Наталия Образцова - Замок тайн

Рэйчел прошла мимо шкафов. Подол ее платья шелестел по плитам пола, словно сухие листья. Она остановилась возле полок, где стояли тома Шекспира и Бена Джонсона, любовные сонеты Ронсара – которыми она так зачитывалась долгими зимними вечерами. Здесь же лежал томик с романом мадам Скюдери – Стивен Гаррисон подарил его своей невесте, но Ева так и не удосужилась прочитать книгу. Рэйчел зачитала ее до дыр и нашла восхитительной.

Сейчас Рэйчел села за конторку со склоненной столешницей и заточенными перьями возле чернильницы. Но ни к чему не прикоснулась. Взгляд ее был отсутствующим.

Стивен!.. Рэйчел казалось, что она любила его всегда. Она была еще ребенком, когда стала особо выделять его из многочисленных поклонников старшей сестры. Еве тогда исполнилось восемнадцать лет, она считалась первой невестой в округе, а Рэйчел еще оставалась нескладной девочкой-подростком, сильно вытянувшейся в свои одиннадцать лет, с длинными руками и ногами и еще без намека на женственность. Странная дурнушка, которую уже тогда сторонились дети окрестных дворян, а их матери делали за ее спиной знак, предохраняющий от сглаза. Возможно оттого, что сверстники в лучшем случае избегали ее, а бывало, и оскорбляли, гнали прочь, она так рано осознала свою отверженность, стала нелюдимой. А рядом находилась приехавшая из Лондона красавица-сестра – такая веселая, жизнерадостная, блестящая. Она чуть поддразнивала дикарку Рэйчел, но относилась к ней по-доброму и часто смешила ее. Рэйчел восторгалась Евой, просто обожала ее и испытывала к ней благодарность за то, что сестра не уделяет Стивену Гаррисону особого внимания. Стивен тогда был веселым, общительным парнем. Вообще мир выглядел иначе, еще не запретили ярмарки и народные праздники. Рэйчел знала, что Стивен любил принимать в них участие, – он выигрывал призы в соревнованиях стрелков, вызывался бороться с медведем. Он был очень сильным. Она запомнила это с того момента, когда однажды чуть не слетела с лестницы, споткнувшись в потемках, и он ее поймал.

– Так легко и шейку свернуть, малышка, – сказал он и фамильярно потрепал ее кудрявую челку.

Рэйчел чуть не замурлыкала от удовольствия, но Стивен уже словно забыл о ней. От него пахло духами, камзол его украшали бантики, а глядел он туда, откуда доносились перезвоны лютни и смех Евы. Он спешил к ее сестре. Рэйчел тогда еще не осознала боли ревности. Ощутила лишь счастье находиться в мужских руках. И когда Стивен, перескакивая через ступеньки, убежал к Еве, она стояла как дура, счастливо улыбаясь чему-то в темноте.

Потом Ева уехала, а вскоре отбыл и Стивен Гаррисон. Рэйчел скучала по нему, плакала по ночам в подушку, ненавидя эту войну, заставляющую мужчин уезжать. Она никому не говорила о своей первой любви. Дядя Энтони, с которым она тогда жила в Сент-Прайори, едва замечал ее, отец всегда был в отъезде, а соседи и сверстники явно сторонились ее. Рэйчел общалась лишь со слугами. И именно тогда она нашла утешение в чтении книг. Часто, закутавшись в плед, Рэйчел просиживала ночи напролет с книгой в библиотеке. Она стала мечтательной и задумчивой. Ее духовный мир складывался под воздействием рыцарских романов и религиозных книг. За ними наступил черед Ронсара и Шекспира, и Рэйчел плакала над книгами, негодовала, восхищалась. Потом она прочла античных авторов, и теперь целый мир греков и троянцев приводил девочку в трепет, увлекая легендами о героях, чудовищах, богах и смертных женщинах, которых небожители желали даже более страстно, чем бессмертных красавиц с Олимпа. В пору физического созревания собственной плоти она открыла для себя мир любовной поэзии. Откровенные стихи римского поэта Малагра, полные чувственных признаний, а затем «Искусство любви» Овидия и, наконец, строки нескромных новелл Боккаччо и игривость поэтических намеков Чосера. Она порой отрывала глаза от книг, замирала, чувствуя, как кровь так и кипит в ее жилах. В такие минуты она думала о Стивене. Никто другой не занимал ее воображения, ничей иной образ не приходил на память.

Вернулись Ева с тетушкой. Леди Элизабет стала замкнутой. Она полюбила обильные трапезы и уединение в дальних переходах Сент-Прайори, стала очень религиозной и не позволяла никому вторгаться в свой мир. Но что-то появилось в ней и неприятное: она полюбила сплетни, с наслаждением смаковала местные слухи и скандалы. Ева же совсем пала духом, и Рэйчел впервые ощутила себя сильной и незаменимой.

Вскоре ей пришлось в полной мере прочувствовать, как ей понадобится сила. Отец тайно прибыл в Сент-Прайори, созвал своих дочерей и сестру (дядя Энтони никогда не был в хороших отношениях с братом и к тому времени уже жил в отдельном доме в приходе) и поведал, что их ожидает. Как оказалось, более других он рассчитывает на свою рассудительную младшую дочь. Рэйчел не могла обмануть доверие горячо любимого отца, хотя и понимала, что эти страшные события оборвали ее беззаботную юность. Да, с той роковой ночи она стала взрослой.

А на Сент-Прайори опустился покров тайны.

Самым трудным было сжиться с этим ужасом, но Рэйчел нашла для этого силы, потому что привыкла таить все в себе. Она по-прежнему была одинока, только теперь стала молчаливой и замкнутой; ощущение какой-то безысходности струилось по ее жилам, словно вялая кровь. Она чувствовала себя несчастной, и только воля удерживала ее от отчаяния, поскольку она знала, что отчаяние – это грех, и отвлечься от него можно, лишь уйдя в работу. Теперь она почти с удовольствием занялась делами имения, в ней стало расти сознание собственной значимости.

Порой Рэйчел боялась того, что таилось в ней. Лишь Мэг смогла разгадать ее терзания и, как ни странно, даже одобрила это. Она объяснила, что некоторые женщины уже с рождения знают все об отношениях меж людьми обоих полов. Мэг была своеобразной личностью, и то, что она считала достоинством своей молочной дочери, сама Рэйчел, наслушавшись проповедников, почитала грехом. Скромные манеры, сдержанность – вот достоинства доброй христианки, а не тайное вожделение, что бередит душу, ведет к бесстыдным помыслам и мечтам.

Оставалась еще Ева, которая на все имела свои взгляды. После поездки в Лондон Ева очень изменилась, стала какой-то неестественно веселой, вызывающе дерзкой.

Рэйчел была скрытной и по возможности сторонилась людей. Еву же ничего не пугало. Она словно пришла из другого, незнакомого Рэйчел мира – яркого, свободного, бесстрашного. Сестра так смотрела на всех этих пуритан, что они, как бы ни шептались у нее за спиной, неизменно кланялись и уступали ей дорогу. Рэйчел видела, что они ненавидят Еву за презрение к ним, и это заставляло ее волноваться за сестру и… завидовать ее смелости. Ева великолепно одевалась, носила дорогие украшения. А Рэйчел, хоть отец и одаривал ее не менее щедро, чем старшую дочь, словно стеснялась столь явно украшать себя, почитая это едва не грехом. Ева порой дразнила ее, но Рэйчел смирялась. Явное превосходство сестры не угнетало, а, скорее, восхищало ее.