Убей фюрера, Теодор - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
Гром ключей в замке прозвучал похоронным маршем.
– С вещами – на выход.
Краем уха он услышал глумливый голос:
– Что, ему вещи нужны?
Действительно, зачем брать жалкие зэковские пожитки… На тот свет? Серебрянский кинул их в общак и вышел, сложив руки за спиной.
Его затолкали не в автозак, а в «эмку». Короткий маршрут оборвался у жилого дома. Конвойный завёл арестанта в подъёзд и нажал на кнопку звонка.
Из квартиры вышел молодцеватый майор госбезопасности. Его лицо было смутно знакомо ещё со времён Ягоды и Слуцкого. Судоплатов, а имя… Кажется, Павел. Значит, хоть кто-то уцелел из опытных.
– Здравствуйте, Яков Исаакович! – приветствовал его майор. – Вы меня вспомнили? Отлично. Заходите. Будем работать вместе.
Казалось, в серый полумрак подъезда брызнуло солнце.
– Кровью искупить вину?
– Бросьте. Какая, к чёрту, вина? Признание, что выбил мясник Абакумов? Приговор отменён, дело прекращено. Вас восстановят в звании и в партии, вернут награды. Конвой! Снимите наручники.
– Полина…
– Тоже. Идёмте. Много работы.
Не верилось. Такого просто не могло быть.
– А Берия? Он в курсе? Многих выпустили, кого взяли при Ежове. Меня топил Берия лично. Он не из тех, что признаёт ошибки…
Пока Серебрянский растерянно лепетал, начальник конвоя отстегнул браслеты.
Судоплатов уже вернулся в квартиру. Обернулся с досадой, резкий, стремительный, не желающий тратить ни секунды на пустые разговоры.
– Это и есть приказ Берии.
Глава 7. Катастрофа
Чуда не будет. Ещё раз сроки «Барбароссы» не перенесут.
Осталось всего несколько человек в центральном аппарате разведывательного департамента СД, что заняты западным направлением. Все силы брошены на восток.
Развединформация льётся рекой. Я не в главном потоке, но долетающих до меня брызг достаточно, чтобы понять: в СССР не ведётся непосредственная подготовка к войне. Нет массовой мобилизации, нет стратегического развёртывания. Вместо них есть мифы. Красная армия огромная, она «малой кровью на чужой территории» одолеет любого врага. Мобилизация и развёртывание начнутся во время долгого приграничного сражения.
– Гауптштурмфюрер! Вы же занимались аналитикой у Олендорфа, – вспоминает Йост. – Англичане притихли, окажите-ка помощь в составлении отчёта по Советам.
Я передаю ему остаток кассы, выделенной на британскую резидентуру. Щедрость начальника приятна, но её размах внушает беспокойство. Об этом мы неделю назад беседовали с «дядюшкой». Как водится последнее время, на ипподроме.
– Второй заезд. Синяя Стрела – на победу. Мальчик мой, не желаешь поставить? Или сложно с деньгами?
– Нет, дядя Вальтер.
На посыпанной гравием дорожке между трибунами и стартовыми воротами, где нет посторонних ушей, излагаю ему суть проблемы.
– Гейдрих… Я подозревал. Не думал, что дело зашло столь далеко.
Дьявол! В этом замешан начальник РСХА? «Родственник» осведомлён лучше меня, когда речь заходит о самых могущественных людях рейха.
– Он любит девочек. Не пропускает ни одной юбки. Не как Геббельс, тот готов зажимать актрис прямо в коридорах министерства, крики и сопротивление его только раззадоривают. Гейдрих – эстет. Предпочитает уединение, читать стихи и играть на скрипке очередной избраннице, делать ей дорогие подарки. Конечно, это требует денег. Оперативные расходы, по природе своей мало поддающиеся контролю, для него золотое дно. Но так грубо, практически открыто… Он потерял чувство реальности.
Та-ак. Гейдрих кровно заинтересован не раздувать финансовый скандал. Но в гадюшнике, именуемом НСДАП, все пресмыкающиеся у трона фюрера друг друга подсиживают, собирают компромат, а уж у моего большого шефа врагов – половина страны. Если скандал всё же разгорится, удар попробуют перевести на мелких сошек. Выскочка-гауптштурмфюрер из дворянской семьи с непонятными пробелами в биографии подходит идеально. В тёплый июньский день у меня мороз пробежал между лопатками!
– …Вы поняли задачу, Валленштайн?
Я её даже не услышал. Вроде как редактура доклада разведки с оценкой состояния Красной армии перед началом «Барбароссы».
– Да, герр бригаденфюрер! Разрешите идти?
Отпущенный властным взмахом длани, я возвращаюсь к себе и скоро оказываюсь погребён под ворохом донесений восточной агентуры СД. Утешаю себя, воображая аналогичную картину в абвере, только у них количество агентов (и агентурных сообщений) гораздо больше. Плюс данные авиаразведки. Скоро выжимки из этого отправятся в ОКВ – объединённое командование сухопутных сил – и начнётся.
Если отбросить детали, Красная армия под копирку повторила ошибку французской, они тоже думали, что вермахт будет топтаться у оборонительной линии на границе. Они тоже надеялись на численный перевес. И наступило 22 июня, день подписания французской капитуляции. Скоро годовщина…
Я грызу по ночам подушку. Элен извелась, не понимает, что со мной происходит. Всё просто – меня разрывает пополам.
Безумная часть моей натуры требует слить информацию о «Барбароссе» советской дипмиссии. Рациональная возражает. Любое разведдонесение оценивается с точки зрения доверия к источнику. В моём случае – нулевого доверия. Анонимка может иметь обратное действие, её сочтут провокацией, дезой.
Но лучше сделать и пожалеть, чем жалеть о несделанном. В гриме и парике я отправляю конверты из разных почтовых отделений – в берлинское советское посольство, в Болгарию, в США. Очень короткий текст, два десятка выверенных фраз. Сами по себе они ничего не изменят. Но быть не может, чтобы в Москве не заметили приготовлений. Не верю, чтобы в Европе не осталось хоть какой-то агентуры. Пусть мой отчаянный крик присоединится к донесениям активных, штатных разведчиков!
Догадываюсь, что в последние дни перед началом Восточной кампании гестапо перлюстрирует входящую корреспонденцию посольства. Я подкладываю себе под задницу бомбу и сам поджигаю фитиль. Письма отпечатаны на новой, из магазина, машинке, она разбита молотком и утоплена, за бумагу и конверт брался в перчатках, но мои ухищрения – детский сад! Гестапо рано или поздно имеет неплохие шансы найти отправителя.
Только совершив эту глупость, спокойно засыпаю ночью. Результат глупого поступка не заставляет себя ждать.
Провал!
Они вваливаются в мой кабинет втроём, без приглашения и предупреждения. Лица двух автоматчиков непроницаемые. Стволы машинен-пистоле смотрят в сторону, но пальцы лежат на спусковых крючках.
Всё это проносится в моей голове за долю секунды. Тогда, в абвере, я поклялся себе отдать жизнь дорого… И вот он – финиш. Мои руки лежат на столе, «Вальтер» в поясной кобуре. Любое резкое движение – и пуля в лоб. Безнадёга.
– Фон Валленштайн? Я – штурмбаннфюрер Шульц, отдел 1Д. Вы арестованы. Сдайте оружие и следуйте за мной.
Поднимаюсь. Нижний чин шустро подскакивает сбоку и забирает ствол. Машинально расстёгиваю ремень и портупею.
На коридоре вижу смятение случайно встреченных коллег из разведки. Отворачиваются, словно обознались. Я, шагающий к лестнице вниз под конвоем Шульца и громил из отдела внутренних расследований, попал в касту неприкасаемых. Моя катастрофа на сутки опередила катастрофу Советского Союза…
Начинают издалека. Ещё не светит яркая лампа в лицо. Ещё не катают меня по полу, взбадривая ударами сапог. Вопросы ставит финансовый клерк из второго (хозяйственного) управления РСХА – штурмбаннфюрер СС Виттих, а обстановка более напоминает вызов на ковёр нерадивого служащего, нежели допрос обвиняемого. Да и сам Виттих далёк обликом от горилл из гестапо или лупивших меня абверовцев.
Поэтому позволяю себе поартачиться.
– Весьма сожалею, герр штурмбаннфюрер. Расходование средств на оперативные нужды тесно связано с характером секретных операций разведки, информация о которых не может выходить за пределы шестого управления. Поэтому я отвечу на ваши вопросы только
