Владимир Бутенко - Державы верные сыны
И даже полвека спустя в Черкасском городке можно было встретить множество людей, одетых в наряды диковинные, привезенные и добытые со всех концов бела света. К удивлению Мерджан, казачки носили точно такую же одежду, как и ее соплеменницы. Сверх того, множество чиберок, искусных швей, были татарками или ногаянками. И, также владея портняжным мастерством, вышивкой, стеганьем по ткани, Мерджан быстро обрела известность среди казачек и старшинских жен.
Странное положение молодой женщины – ни жена, ни невеста (невестами считались в станице девицы после сватанья и рукобитья) – уже не смущало Устинью Филимоновну и ее супруга. Каждый день просились в их курень бабы с поклонами. Трудолюбивой Мерджан некогда было тратить время впустую, она принимала заказы и выполняла их, а разговоры вела и принимала оплату сама хозяйка. Денежки день ото дня притекали. И Устинью Филимоновну стал разбирать азарт, пристальней стала она следить за «жиличкой», как за глаза называла Мерджан, и торопить с работами. Один раз и второй было повысила на иноверку голос. В третий раз Мерджан, побледнев, вскочила с табурета, бросила на стол выкройку: «Будете кричать – уйду! Я не наймитка, я вольная…» Урядничья жена – и язык прикусила!
Марфуша недолго приглядывалась, стала помогать, учиться у мастерицы, ставшей для нее сокровенной подругою. Илья Денисович диву давался: бытовали мирно-скучно с бабой да дочкой, а тут поменялось житие напрочь: снуют старшинские жены-модницы, то и дело выставляют его, хозяина куреня, за двери, чтобы примерку сделать, да при этом звенит в нижнем этаже, куда перебирались в летнюю пору, веселый смех. С одной стороны, ему обременительней, с другой – доходы пошли. Да и, признаться, очень нравилась ему Мерджанка, и красотой своей восточной писаной, и обхожденьем уважительным. Вот только «дочкой», когда свадьбу сыграют, мудрено будет называть. Она, скорей, – госпожа…
В конце мая, как велось исстари, за Черкасском, был разбит атаманский лагерь для смотра полков и судебных разбирательств. Съехались атаманы, есаулы и казаки с верховьев, с середины Дона и низовцы для улаживания споров, тяжб и полюбовного размежевания казачьих угодий.
Урядник Ремезов, избранный общим сходом в войсковой Совет старейшин, с раннего утра был на «бугре», как называли жители атаманский лагерь. Там полукругом были расставлены скамьи, крытые попонами, для почтенных вершителей междоусобий и гражданских проблем. В центре восседал войсковой атаман Семен Никитич Сулин, держа в правой руке насеку. Рядом – два писаря, войсковой казначей, полковники, войсковые старшины и старики. Челобитчики записывались загодя, и атаманский помощник, стоя у плетневой загородки, обнесенной вокруг судилищного места, выкликал страждущих по очереди. Рассмотрение жалоб и просьб не затягивалось, решения атаманским правлением и Советом старейшин принимались чаще всего в один день. Когда же возникали сомнения, поручалось кому-то из старейшин помирить спорщиков на месте. Такое непростое задание получил и Ремезов.
Ранним утром он верхом выехал в станицу Аютинскую, чтобы провести справедливое и окончательное размежевание ее земель и угодий станицы Бузликовской. Путь был недолог, и с взошедшим солнцем делижор был на месте. Сперва он выслушал аютинского атамана, утверждавшего, что граница проходила по середине займища, примыкающего к реке, что на кормовитом луге ранее паслись табуны обеих станиц, а теперь соседи решили оттяпать пастбище в свою пользу. Затем Илья Денисович подробно расспросил атамана Бузликовской. Тот божился, что никогда прежде аютинцы не гоняли лошадей в их угодья. Стало понятно, что супротивники оставались при своих интересах, как и сутки назад на разбирательстве в Черкасске.
Илья Денисович выехал с обеими делегациями в степь, приказав с каждой стороны определить по самому достойному и честному жителю станиц, представить для решения тех, кто возглавляет станичные Советы стариков. Заодно попросил взять с собой икону Николая Чудотворца, особо почитаемого донцами, и – Святое Евангелие.
Две верхоконные группы стали порознь на краю заливного луга. Делижор подозвал к себе стариков.
– Уважаемые старейшины! – внушительно обратился Илья Денисович. – Властью данной мне атаманом поручаю вам, единокровным донским казакам, с Божьей помочью решить спор между станицами на общую правду! Клянитесь на священной книге оба, берите икону и ступайте точно по той границе, какая завсегда была, обоюдно признаваемой.
Приехавший ранее Ремезова войсковой землемер-картовед, идя вслед за стариками, делал точные отметки в своем листе и указывал помощнику, где ставить дубовые заостренные вешки. Тяжба была прекращена на «общую правду»!
Атаманы, изрядно выпившие с давним знакомцем, делижором-урядником, вина, настропалились с ним обратно в Черкасск, где объявлена была под вечер редкая потеха – схватка калмыцких борцов. Издавна казацким делом считались кулачные бои и всевозможные конные состязания. Пристало донцу также в винопитии и стрельбе соперничать. А валяние-шатание друг друга воспринималось черкасцами как пустая забава. Для оной больше подходили инородцы, которые достигли в борьбе изрядного искусства. И на схватки их с большой охотой приходили смотреть не только казаки, но и особы женского пола. Такое послабление сделал им лично войсковой атаман!
Тысячное скопище черкасцев и в этот жаркий час разбавили броские наряды молодаек, старшинских жен, пожелавших поглазеть на сие прелюбопытное зрелище. Илья Денисович, пьяненько улыбаясь, потолкался с дружками, поискал супружницу, но так и не нашел. И лишь погодя вспомнил, что послал ее с девками на степной пай, возле донского берега, косить траву. Не пристало ему, немолодому казаку и члену Совета, косой махать. На то и есть они, бабы!
В изножии холма, где находился лагерь, расстелили большой персидский ковер, украшенный орнаментом и вязью арабских слов. Толпа оживленно наблюдала, как два дюжих калмыка сняли казачьи мундиры и остались в одних шароварах. Оба крутоплечи, загорелы, головы обриты до зеркального блеска. Устроитель борьбы, как принято правилами, приказал своим подручным обильно смазать торсы борцов жиром. Вокруг засмеялись, видя, что и тела стали отливать, как начищенные медные сковородки! Выше и мощней казался парень, ожидавший отправки в полк, а соперником его был усач, должно, служилый и бывалый соплеменник. Судья, тоже из приписных калмыцких казаков, понимающий в борьбе, ударил в бубен. Соперники, набычившись, кинулись друг на друга, помня, что победитель получит денежный приз. За каждого из них были поставлены заклады, и оттого желание взять верх вело их вперед с удвоенной силой!
