Трагедия королевы - Луиза Мюльбах
— Ваше величество, подстрекатели и вожаки революционных кружков успели внушить толпе, будто ваше величество сзываете войска, чтобы, лично руководя ими, идти на Париж.
Король бросил на Марию-Антуанетту многозначительный взгляд, на который она ответила гордым движением головы.
— Я напрасно старался разъяснить бедным, введенным в обман людям все безумие подобного плана, — продолжал генерал.
— Этот план, генерал, спас бы королевскую власть от бесчестия и унижения! — с гневом возразила королева.
— Но его невозможно привести в исполнение, — с легким поклоном ответил Лафайетт. — Если бы солдаты отдаленных гарнизонов могли перелететь сюда на крыльях, план удался бы, но так как это невозможно, то необходимо найти средство успокоить, угомонить восставших, если уже нельзя одолеть их.
— Чем же вы думаете успокоить их? — спросила королева.
Лафайетт взглянул на нее горестным, печальным взглядом и ответил, обращаясь к королю:
— Государь, народ в страшном волнении! Мне с большим трудом удалось вывести мятежников за пределы дворца. Подстрекатели внушили народу, что Париж будет наказан, обращен в пепел.
— Я выйду к народу! — воскликнул Людовик. — Я поручусь своим королевским словом, что не сержусь на парижан! Как, вы не советуете мне этого?
— Народ уже так раздражен, государь, что вашего слова ему недостаточно. Народ не поверит уверениям вашего величества, так как все-таки сознает, хотя и неясно, что совершил преступление и что человек не может простить такое преступление: это было бы уже не по-человечески, а по-божески.
— Как хорошо понимает генерал чувства мятежного сброда, который он называет народом! — язвительно заметила королева.
— Где король? Мы хотим видеть короля! — донеслись опять крики с площади.
Лицо Людовика просветлело; он быстро подошел к окну и распахнул его. Его не тотчас заметили, и он мог беспрепятственно разглядывать толпу. Огромная масса народа волновалась, подобно темному, бурному морю, кишевшему разъяренными лицами, сверкающими глазами, обнаженным оружием.
— Вы правы, Лафайетт, — сказал король, — это народ, потому что здесь по крайней мере двадцать тысяч человек, и боже сохрани меня считать все эти тысячи преступниками и сбродом. Я надеюсь…
Но тут короля заметили, и из массы грудей прозвучал, подобно раскату грома, единодушный крик:
— Да здравствует король! Да здравствует отец наш, Людовик!
Король с торжествующей улыбкой обернулся к своим министрам, а королева отошла в дальний угол комнаты и, прижав к груди обоих детей, упала в кресло.
— А меня еще хотели уверить, что мой добрый народ ненавидит своего короля! — сказал Людовик. — Стоит мне показаться ему, и он тотчас спешит выразить свою радость.
— В Париж, в Париж! — донеслось в эту минуту из толпы. — Мы хотим, чтобы король вернулся в Париж!
— Чего они хотят? — спросил король у Лафайетта, который стоял рядом с ним.
— Они умоляют ваше величество вернуться вместе с королевским семейством в Париж.
— А вы, генерал, что об этом думаете?
— Государь, я уже позволил себе сказать сегодня вашему величеству, что слов и уверений теперь уже недостаточно для успокоения разъяренных масс и для того, чтобы они перестали опасаться наказания.
— А если я переселюсь в Париж, то народ поймет, что я ничего не предприму против моей собственной резиденции? Вы это хотите сказать, генерал?
— Да, ваше величество.
Людовик отошел от окна; министры с расстроенными, бледными лицами окружили его.
— Господа! — сказал король. — Вы — мои советники. Скажите мне, что, по вашему мнению, должен я теперь сделать, чтобы восстановить спокойствие?
Никто не ответил. Все смущенно смотрели в землю, только Неккер нашел в себе мужество, после довольно долгого молчания, ответить на вопрос.
— Государь, — сказал он, — это очень важный вопрос, от решения которого зависит, может быть, судьба монархии. Но так как вы, ваше величество, желаете знать мнения своих министров, то позволю себе сказать, что самым целесообразным было бы исполнить желание народа и отправиться в Париж.
— Я так и думал, — прошептал король, опуская голову.
— В Париж?! — вскрикнула королева. — Но это невозможно! Не может быть, чтобы вы серьезно хотели добровольно броситься в пропасть!
— В Париж, в Париж! — доносилось с площади. — Король и королева должны вернуться в Париж!
— Чтобы уже никогда не выехать оттуда! — воскликнула королева, заливаясь слезами.
— Лафайетт, что вы думаете? Говорите! — сказал король.
— Государь, я думаю, что единственное средство восстановить мир и порядок — это сегодня же ехать в Париж.
— Это и мое мнение, — спокойно сказал король. — Подите и скажите народу, что король, королева, дофин и мадам сегодня же переедут в Париж.
Простые, спокойные слова короля произвели на присутствовавших в кабинете весьма разнообразное впечатление. Одни побледнели от ужаса, другие выказали явную радость. Одни безнадежно вздыхали, другие обменивались радостными восклицаниями. Каждый чувствовал, что в эту минуту решилась судьба короля и его семейства, но одни видели впереди гибель, другие — новую надежду.
Лицо королевы приняло строгое, решительное выражение; в ее глазах мелькнула вспышка благородной гордости, и она почти с радостью взглянула на короля, который теперь, по крайней мере, принял определенное решение.
— Король высказал свое решение, — сказала она среди гробовой тишины, наступившей после слов короля, — нам подобает подчиниться ему. Госпожа Кампан, распорядитесь, чтобы все было приготовлено к моему отъезду, и имейте в виду, что пребывание в Париже будет довольно продолжительно.
— Ну,
