Татьяна Смирнова - Тень Орла
– И что, потом их нюхать, что ли, немытых? – обалдел Хамат.
– А то ты раньше никогда этого не делал? – сощурилась старуха.
– Я вообще не касаюсь женщин, – отрезал Хамат и брезгливо поморщился, – я признаю лишь любовь меж равными, а равным воину может быть только другой воин.
В процессии начались перешептывания, кто-то попытался спрятать улыбку. Монима, злая, как свежая кошачья моча, вполголоса распорядилась: девок забить в колодки и продать первому же торговцу, который забредет в деревню. За полцены, как порченый товар. Их увели.
Церемония продолжалась.
Двое мужчин, кряхтя от натуги и обливаясь потом, который, согласно преданию, смывал все грехи, отваливали тяжелые камни.
Кровью жертвенных животных обрызгали лицо и тело покойного. Потом Хамат и еще трое плечистых стражников взяли ткань за четыре угла и, ведомые Монимой, внесли его в пещеру. Франгиз вошла следом и затеплила от факела небольшой светильник с маслом, взятым из храма.
«Дай тебе Господь дорогу легкую, судью милосердного, сон спокойный, память долгую, – про себя заговорила она, – пусть простится тебе, как сам ты прощал, и пусть встретит тебя тот, кто умер за нас, и определит тебе место не по заслугам твоим, а по милосердию своему…»
Франгиз не заметила, как в пещере стало темно. Факельщики ушли. Остались лишь она, Монима, Хамат и молчаливый стражник у дверей. И еще отец, уже не принадлежавший этому миру.
– Так ты говоришь, он перед смертью стал христианином? – спросила Монима.
– Ты ведь этому не веришь.
– Ты моя сестра. Вряд ли ты станешь мне врать, – Монима грустно улыбнулась, – тем более перед телом того, кто дал жизнь нам обеим. Хотя отец всегда любил тебя больше, чем меня.
– Это неправда! – возразила Франгиз. – Он любил нас обеих одинаково сильно.
– Да? Только вот тебя он выдал замуж честь по чести и сделал царицей Акры, а меня отдал Фасиху… «во временное пользование, для произведения потомства». Я родила двоих сыновей, но не видела ни одного. Их сразу отдали кормилице, а меня вернули отцу. Ты, бесплодная смоковница, можешь понять, что значит никогда не видеть своего ребенка?!
– Не упрекай меня моей бедой, Монима!
– Ты у нас точно, бедная, – язвительно согласилась сестра. – А знаешь, что по твоей милости мне уже завтра придется идти в порт? Или на базар?
Франгиз подняла на сестру удивленный взгляд.
– Ты читала завещание отца?
– Нет конечно, – еще больше удивилась Франгиз, – должно пройти девять дней… Монима, – дошло до нее, – ты сломала печать?
– И не жалею об этом. Кто предупрежден, тот не побежден.
– Ты о чем?
– О том, что дом, земли, рабы, скот – все принадлежит Данию. Так распорядился отец.
– Но мой муж в тюрьме. Он может не дожить даже до утра…
– Значит, все отойдет Рифату. Велика разница! Они оба с радостью сложат все к твоим ногам.
Франгиз шагнула вперед и порывисто обняла сестру.
– Неужели ты думаешь, что я прогоню тебя из дома? Ты родная кровь моя, Монима! Как ты могла! Ты останешься, у тебя будет все, что только возможно. И если тебе мало моего слова, я могу поклясться вечным покоем нашего отца.
– Вы же не клянетесь!
– Для того чтобы ты успокоилась, я совершу этот малый грех.
Монима покачала головой.
– Не нужно. Я тебе верю. Лучше, в знак того, что мы и вправду сестры и ты не держишь на меня зла, возьми из моих рук кровь виноградной лозы. Она в последнее время так дорога в Акре.
Монима протянула ей маленькую глиняную бутыль.
Франгиз сделала большой глоток, все еще дивясь такой перемене. В пещере было душно, наверное поэтому вдруг закружилась голова. Лицо Монимы внезапно оказалось близко, шепот резал уши:
– А еще у вас, христиан, говорят, принято, чтобы покойник не оставался один.
– Да, надо чтобы кто-нибудь с ним… потому что… – Франгиз не понимала, почему язык отказывается ей повиноваться. И отчего земля вдруг утратила надежность и поехала куда-то вправо.
– Почему – меня не волнует. Я-то пока, слава богам, не христианка, – фыркнула Монима, – а обычай хороший. Он мне нравится. Ты, сестрица, лишила отца двух прекрасных рабынь – значит, послужишь ему сама. Согласись, это вернее, чем все слова и клятвы. Прощай. И прости меня по твоему обычаю.
Франгиз уже ничего не видела и не слышала. Она падала в глубокий колодец… падала и падала и никак не могла достичь дна.
«Я падаю туда, куда падают звезды. Похоже, так будет продолжаться целую вечность…» – подумала она, прежде чем погаснуть, как задутый светильник.
Еще в бытность свою правителем, сидя на троне благословенной Акры в прежние, счастливые, но не сказать, чтобы уже очень благополучные годы, Даний частенько задумывался, где могут прятаться люди, чье присутствие в Акре могло бы не понравиться и ему лично, и совету полиса. Он догадывался, что город кишит разными темными личностями. И, наверное, где-то были у них какие-то норы или дыры… Но когда Чиони, преобразившись в девочку-служанку, провела Дания, не самого последнего человека в Акре, прямо через главные ворота постоялого двора, не самого лучшего, но и не худшего в городе, он слегка обалдел. Хозяина, толстого, добродушного, но невероятно хваткого Кастора, он знал лично, и думал, что неплохо. Два раза в год Кастор дисциплинированно приходил на заседания совета, говорил там от цеха хозяев постоялых дворов, всегда очень коротко и по делу, кланялся Данию – с достоинством, но сердечно, иногда беседовал с ним на разные темы, например о пошлинах, ценах и налоговых льготах на персидские ткани. Даний считал его мужем умным и в меру порядочным, как и любого преуспевающего гражданина Акры. Оказалось, добродушный толстяк был ящиком с двойным дном. Почему-то Даний не удивился.
Он слегка застрял в дверях, но Чиони совершенно спокойно провела его мимо хозяина, кивнув тому, как старому знакомому.
– Господин Шан обедает у себя или спустится к нам? – полюбопытствовал тот.
– У себя, я принесу ему все с кухни сама, не беспокойся, Кастор, – ответила Чиони, не замедляя шага.
Даний прошел мимо хозяина к лестнице, ведущей наверх с замиранием сердца. Не потому, что боялся быть узнанным. Формально он все еще оставался правителем, так что встреча эта ничем ему не грозила, кроме выпивки с хозяином… но неужели этот странный дар, в который он так и не смог до конца поверить, неужели он и в самом деле работает? В глубине души Даний в это не верил. Даже после того, как в десятый раз подряд вспыхнула потушенная свеча – не верил. К счастью, веры от него никто не требовал. Услышав о его сомнениях, Чиони пожала плечами и спокойно посоветовала:
– А ты закройся.
– Покрывало, что ли, надеть? Как женщина? – не понял Даний. – Так высоковатая женщина из меня получится. И походка не та.
