Рахул Санкритьяян - В забытой стране
Первым, кто попытался подняться по лестнице, был Псаро. Но он успел взбежать лишь на пять-шесть ступенек, как раздался револьверный выстрел. Псаро вскрикнул, упал лицом вниз и покатился по ступенькам. Солдат, которые бежали следом за ним, постигла та же участь. Тогда по приказу Нохри мятежники двинулись вперед плотной стеной. Шедшие в передних рядах падали, но следом за ними, по телам своих мертвых товарищей, шагали другие. В это напряженное время ко мне вдруг подбежал Чан.
— Вы ранены? — спросил я.
— Если бы меня ранили — еще не беда! Случилось худшее: у меня кончаются патроны, — ответил он.
Это было ужасно! Ведь мятежникам до сих пор не удалось овладеть баррикадой главным образом благодаря метким выстрелам Чана. Дхандас тоже перестал стрелять: по-видимому, и у него не осталось патронов.
— Сколько же вы еще сможете продержаться? — спросил я.
— Несколько минут. Их значительно больше, и они вот-вот осилят нас.
Только Чан это произнес, как на баррикаде появился Дхандас. Ударяя налево и направо обоюдоострым мечом, он упорно пробивался вперед. Я не сомневаюсь, что в это время он ни о чем не думал, кроме как о жуке-скарабее, с помощью которого он завладеет наконец сокровищами Серафиса.
Гвардейцы вынуждены были отступить. Мешки с песком полетели вниз, расчищая проход для солдат Нохри.
Царица укрылась в тронном зале, а голоса мятежников между тем раздавались все ближе и ближе. Из защитников дворца оставались в живых Чан, Яхмос, я и не более сорока солдат. Лицо Серисис было бледно, как полотно. Молча, с достоинством, не спеша подошла она к трону и села с высоко поднятой головой, украшенной короной. Она приготовилась принять удар судьбы стойко, как подобает царице, чьи предки были великими фараонами.
Полководец Нохри в сопровождении Гора — Дхандаса продвинулся к самым дверям тронного зала и громко крикнул:
— Серисис, оставь престол Митни-Хапи тому, у кого достаточно сил, чтобы овладеть им и удержать его в своих руках!
Но не успел еще Нохри закрыть рот, как внизу послышался страшный шум и раздались крики ужаса. Затем наступила тишина, и мы ясно услышали, как кто-то иронически произнес:
— О! Пойдемте же вперед и посадим Нохри на трон!
Я сразу узнал этот голос. Он принадлежал не кому иному, как капитану Дхирендре.
В отличие от Чана, который никогда не выходил из себя, капитан Дхирендра был человеком горячим и поэтому, забывшись, произнес эту фразу во всеуслышание на хинди.
Отряд Дхирендры и Бакни появился с тыла так внезапно, что мятежники растерялись от неожиданности и большинство обратилось в бегство. Дхирендра и Бакни быстро заняли мраморную лестницу, а оставшиеся в живых гвардейцы вышли из тронного зала на соединение с ними. Таким образом Нохри и Дхандас попали в окружение. Дхандас не собирался сдаваться и беспорядочно размахивал мечом, от которого страдали не столько гвардейцы, сколько его же соратники.
Нохри понял, что он бессилен что-либо сделать, и кинулся на прорыв в тронный зал. Его доспехи защитили его от мечей, но несколько гвардейцев, оставшихся с царицей, сумели справиться с ним и обезоружили его.
Дхандас, увидев, что он остался теперь один, бросился вниз по лестнице прямо на Дхирендру. Дхандас был сильнее Дхирендры и рассчитывал, оттолкнув его в сторону, спастись бегством. Дхирендра из каких-то соображений не стал стрелять из револьвера, но не пропустил Дхандаса, и между ними завязалась борьба. Дхирендра не устоял на ногах, и, тесно сцепившись друг с другом, оба бога покатились по лестнице. При падении их маски сломались, слетели с головы, и серафийцы впервые увидели их настоящие лица.
Вполне возможно, что Дхандас убил бы Дхирендру, но тут неожиданно один из мятежников со злостью воткнул копье ему в грудь, и Дхандас распластался на спине, широко раскинув руки и ноги. Потом он попытался встать, но силы оставили его, и голова беспомощно упала набок. Так негодяй, подло предавший своих товарищей, погиб от руки тех, с кем он пошел против нас, а благородный капитан Дхирендра даже в минуту смертельной опасности не выстрелил в своего заблудшего соотечественника, хотя его револьвер был в боевой готовности.
Мятежники пришли в ярость, раскрыв наш обман, и Дхирендру постигла бы та же участь, что и Дхандаса. Но в это время сообразительный Чан отвлек их внимание на себя, расстреляв последние пять-шесть патронов в потолок, и Дхирендра успел взбежать наверх.
Не стоит говорить о положении мятежников, в каком они очутились после смерти Псаро и Гора и пленения Нохри, — это и без того ясно. Бакни приказал своим гвардейцам выбросить противника из дворца, и вскоре вся территория была очищена от неприятеля.
Яхмос тут же издал приказ, в котором сообщалось, что мятежники потерпели поражение, но царица милостива и готова простить солдат, выступивших против нее, если только они немедленно сложат оружие.
Я достал аптечку и всю ночь провел около раненых. Хотя я не был знаком с медициной, но анатомию знал хорошо и потому мог оказать им первую помощь. Мне помогали люди, которые пришли сюда подобрать тела павших воинов, чтобы сделать мумии и затем похоронить их независимо от того, на чьей стороне они сражались. Древние египтяне верили в то, что дух, покинувший тело в момент смерти, должен вновь вернуться, поэтому они придавали огромное значение не только тому, чтобы сохранилось тело, но чтобы покойник выглядел как живой.
Во время восстания погибли тысячи людей, и весь город и вся страна оплакивали павших. Серафийцы перестали бриться, есть мясо и пить вино. Женщины не причесывались, не подводили глаза, не красили щеки и не натирали руки листьями мирта, как они это делали обычно. Когда специалисты по бальзамированию, прибывшие в Митни-Хапи из всей страны, делали мумии, на площади перед дворцом дважды в день собирались горожане и громко рыдали.
На берегу реки была выстроена огромная каменная гробница для мумий погибших мятежников. Гробницу для погребения мумий гвардейцев построили в дворцовом саду.
В течение всего этого времени я и мои товарищи не выходили из дворца, потому что серафийцы, узнав об обмане, жаждали нашей смерти. Столетиями в этой забытой всеми стране не было ни одного чужеземца. Первым из иностранцев, посетивших страну серафийцев, был Шивнатх Джаухри, укравший амулет Серафиса. Поэтому понятны недоверие и ненависть, с которыми отнеслись к нам подданные Серисис. У нас не было здесь ни одного друга, кроме царицы, Бакни и Яхмоса.
Не прошло и двух недель, как жизнь вошла в прежнее русло. Большую часть этого времени я провел с царицей. Она о многом расспрашивала меня, и я по мере своих сил знакомил ее с внешним миром. Однажды она воскликнула:
