Михаил Волконский - Тайна герцога
— Что же, ваша светлость! Если бы он повел дело путем дипломатической переписки, то это было бы так длинно, что поляк успел бы скрыться от нас. А какие приметы, по которым можно найти его?
— Да только описание внешности, впрочем довольно общее, и указание, что зовут его Ставрошевский!
— Что же, ваша светлость, — сказал Иоганн, — это указание довольно ценно, потому что в доме пани Ставрошевской вы изволили быть сегодня утром, и в этом доме лежит доктор Роджиери.
— Но ведь Ставрошевских может быть в Польше много, и я не думаю, чтобы эта пани имела какое-нибудь отношение к господину Брюлю; в противном случае она, конечно, не проживала бы в Петербурге так открыто.
Иоганн пожал плечами.
— Как знать, ваша светлость! Все-таки мы имеем хотя что-нибудь, чтобы сделать приятное господину Брюлю.
— Да, я желаю сделать приятное господину Брюлю! — произнес Бирон.
Он сказал это вполне искренне, потому что питал к Брюлю естественно дружеские чувства: ведь он был до некоторой степени обязан ему своим герцогским титулом и, кроме того, Брюль при своем государе Августе III, курфюрсте саксонском и короле польском, был таким же полновластным временщиком, каким являлся герцог Бирон в России.
Президент королевской палаты и министр внутренних дел, Брюль держал Августа III в полной своей зависимости. Это был человек, которому в жизни так же безотчетно везло, как и самому Бирону.
История отметила его имя как одного из злых гениев Польши или — вернее — последовательного звена цепи целого ряда причин, вызвавших ее окончательное падение. Особенную благодарность это имя в потомках вызвать не может, но в Дрездене до сих пор знаменитая терраса зовется Брюлевскою и как бы напоминает — может быть, с укоризной — о Генрихе Брюле.
Брюль был сначала камергером у короля Августа II, который пожаловал ему титул «провожатого» своей особы в путешествиях. Брюль имел уже довольно видное придворное положение, когда в 1733 году умер Август II.
В Польше наследственность престола была уничтожена, и поляки должны были выбирать себе каждый раз нового короля после смерти прежнего. Люди думали, что своим умом они управят лучше Провидения и что их «избранник» будет лучше посылаемого им Божественным Промыслом. Потому при королевском избрании в Польше происходило все то, что обыкновенно происходит при всяком человеческом избрании, то есть интриги, подкуп, насилие. В этих интригах, подкупе и насилии принимали участие не только разные политические партии и отдельные лица в самой Польше, но и правительства государств, разумеется, желавшие видеть на польском престоле непременно своего ставленника.
Во время выборов Брюль оказал решительную помощь наследнику Августа II по саксонскому курфюршеству, Августу III, и затем завладел им всецело, являясь таким образом своего рода польским Бироном.
XLVII. ПОЛЬСКИЙ БИРОН
По смерти короля первым лицом Речи Посполитой польской становился примас-архиепископ. При кончине Августа II примасом был архиепископ гнезненский, Федор Потоцкий. Он вместе с национальной польской партией был за Станислава Лыщинского (Лещинского), природного поляка, имевшего связи с французским двором, так как приходился тестем французскому королю Людовику XV, женатому на его родной дочери. Но именно потому, что Станислав Лыщинский являлся таким образом на польском троне желательным лицом для Франции, враждовавшей с нами в Турции и интриговавшей там против нас, Россия не желала видеть его польским королем. Русскому посланнику в Варшаве Левенвольду было приказано не допускать избрания Станислава Лыщинского. По Литве были посланы русские агенты, не жалевшие золота на подкуп голосов против Лыщинского. Из Франции же, тоже в целях подкупа в пользу французского ставленника, было прислано более миллиона ливров.
Избирательная горячка как самое отвратительное проявление низменно-человеческой государственности разыгрывалась вовсю. Торги шли деятельно, голоса переманивались на ту или на другую сторону, как это всегда бывает, не одними наличными деньгами, но и обещаниями выгодных мест в будущем.
Из Вены ассигновали на «свободные» выборы польского короля польским народом сто тысяч червонных.
Польские паны не могли устоять против соблазна, и французский посланник маркиз Монти сманил люблинского воеводу Тарло на сторону Станислава обещанием коронного гетманства. Однако киевский воевода Потоцкий также добивался этого места и, видя, что Тарло выговорил его у Франции, обратился к австрийскому послу. А коронный маршалок Мнишек хлопотал о польском престоле для себя у Левенвольда.
Венский кабинет был против Станислава так же, как и Россия. Но беда была в том, что у русского и австрийского дворов не было готового кандидата.
Тут случай предоставил королевскую корону Польши и государственные сокровища в руки бывшего камергера Августа II, Брюля.
Захватив корону и сокровища, он отправился в Дрезден и отвез их туда к новому саксонскому курфюрсту Августу III, а затем от имени последнего повел сношения с австрийским и русским кабинетами, обещав ряд уступок в пользу Австрии со стороны Польши, если Август III будет избран королем. В России же он повел переговоры с любимцем императрицы Бироном, в том смысле, что Август III, сев на польский трон, будет способствовать в предоставлении ему, Бирону, герцогского титула Курляндии.
Примас упрекал русского и австрийского послов, что они вмешиваются во внутренние дела Польши и мешают свободному выбору короля. Но они отвечали, что свободному выбору отнюдь не мешают, а только хотят защитить Польшу от насильно навязываемого ей Францией Станислава Лыщинского, в силу чего выборы и не могут состояться свободно.
В Варшаве была составлена на русские деньги партия «доброжелательных» панов, и ими была отправлена к русскому двору декларация, хотя, правда, никем не подписанная. «Доброжелательные» объявляли, что ввиду опасности, которая грозит вольности отечества со стороны Франции и ее приверженцев, они, «доброжелательные», обращаются к союзным державам с просьбой о защите драгоценнейшего сокровища Польши — права свободного избрания короля.
Это «драгоценнейшее сокровище Польши» — свободное избрание короля — было осуществлено примасом Потоцким в открытом поле, между Варшавой и местечком Волой. Здесь, около большого деревянного здания, занимаемого сенатом, расположилось до шестидесяти тысяч шляхты на конях, что изображало шляхетский круг, или так называемое «рыцарское коло».
Сторонники Лыщинского кричали: «Да здравствует Станислав!» Так как среди шляхты было немало «подозрительных», то примас быстро проезжал мимо них, сопровождавшая же его свита, при звуках труб и рогов, сама кричала: «Да здравствует Станислав!» — и заглушала крики противников.
