Михаил Волконский - Тайна герцога
— Хорошо! Я завтра же прикажу генерал-аншефу Ушакову…
— Нет, ваша светлость! — быстро перебил Иоганн. — Не надо больше Тайной канцелярии! Позвольте мне действовать одному.
— Ну, хорошо! Делай, как знаешь, а там мы посмотрим.
— О, да, мы посмотрим! — подтвердил Иоганн и, откланявшись, пошел к себе вниз, в свою маленькую комнатку.
В коридоре внизу ждал его офицер. Сюда к Иоганну приходили не один Пуриш с Финишевичем, но и многие другие, по преимуществу немцы, которые знали о всесильном положении Иоганна при герцоге и которым он не прочь был обыкновенно оказывать покровительство.
Иоганн сейчас же узнал офицера: это был барон Цапф фон Цапфгаузен.
— А-а, господин барон! — встретил его Иоганн. — Пройдемте ко мне… Что скажете?
— Мой добрый господин Иоганн! — начал говорить очень пониженным и сконфуженным голосом барон. — Я просто не могу понять, что такое произошло? Сначала меня приклеили к седлу, потом известный буян и пьяница Митька Жемчугов придрался ко мне и начал издеваться над немцами! Ведь это же есть оскорбление величества! Я сделал об этом заявление, но никто меня не хотел слушать, и меня посадили под арест по приказанию герцога.
— И вы отсидели?
— О, да, я отсидел.
— Но тогда, что же вы хотите, милейший господин барон? Ведь все ваше дело в прошлом и, так сказать, покончено!
— Да, но я обижен, господин Иоганн, и хотел бы отомстить…
— Кому же?
— Прежде всего, конечно, этому Митьке Жемчугову.
— Чем же я могу помочь вам?
— Но я сам еще хорошенько не знаю. Я недоумеваю, что бы мне предпринять против этого господина. Я чувствую, что должен сердиться на него, потому что я обижен; но дело в том, что я не могу сердиться, как следует.
— Почему же вы не можете сердиться, как следует? — спросил Иоганн.
— Потому, господин Иоганн, — это я вам одному скажу, — что я влюблен…
— Вы влюблены?
— Да, господин Иоганн, и она прекрасна, как цветок.
Иоганн был не лишен свойственной большинству немцев сентиментальности и потому заинтересовался.
— Эта девушка, в которую вы влюблены, благородная? — спросил он.
— Вероятно, так как благородство видно в ее красоте. Но беда в том, что я даже не знаю, как ее зовут.
— Где же вы видели ее?
— Я отвозил ее в своей карете к пани Ставрошевской, после того как компания князя Шагалова спасла ее от пожара. Тут я увидел ее, и с этой минуты мое сердце принадлежит ей.
— Вас-то мне и нужно! — воскликнул Иоганн. — Мне самому необходимо разыскать эту девушку!
— Сегодня, когда меня выпустили из-под ареста, — продолжал барон, — я сейчас же направился к госпоже Ставрошевской; но она сказала мне, что молодая девушка уехала к своим родителям, а куда именно, не определила.
— Она здесь где-нибудь недалеко, под Петербургом, и вы окажете мне большую услугу, если разыщете ее.
— Но я буду искать сам для себя! Как вы думаете, господин Иоганн, откуда начать? — спросил барон.
— Начните с Петергофа! — сказал наугад Иоганн, сам того не подозревая, что угадал верно.
XLV. ПОПУТЧИКИ
Барон Цапф фон Цапфгаузен принялся за дело немедленно.
В те времена у офицеров занятий почти не было никаких — учили солдат капралы, а офицеры только выходили или выезжали на парады да в почетные караулы, так что у барона было свободного времени, сколько угодно. Он велел оседлать себе лошадь, сел верхом и отправился на полных рысях.
Дорога в Петергоф шла по гладкой топкой местности, однако, была достаточно укатана, чтобы спокойно ехать по ней не только верхом, но и в экипаже.
Выехав за город, барон вспомнил, что с его стороны было довольно опрометчиво отправляться под вечер одному далеко за город. Вокруг Петербурга разбойничали всякого рода люди, и ходили слухи даже об организованных шайках, которые «работали» более или менее правильно.
Тревожное состояние барона еще более усилилось, когда он увидел пред собой на дороге двух всадников, ехавших впереди него по одному с ним направлению. Первым движением Цапфа было придержать лошадь, но затем он всмотрелся своими дальнозоркими глазами и убедился, что всадники, судя по их шляпам и торчавшим сбоку шпагам, — дворяне, а потому не только не было основания бояться их, но следовало, напротив, поскорее присоединиться к ним, так как, конечно, всем вместе, втроем, было ехать безопаснее, чем порознь.
Барон пришпорил лошадь и пустил ее вскачь.
Ехавшие впереди, заслышав лошадиный топот сзади, оглянулись и, узнав во всаднике офицера, приостановились.
Цапф фон Цапфгаузен нагнал их, вежливо отдал честь и назвал себя.
— Пуриш, — сказал один из всадников в ответ, галантно, в свою очередь, приподнимая шляпу.
— Финишевич, — проговорил другой, тоже кланяясь.
— Вы в Петергоф, как я могу судить по избранной вами дороге? — спросил барон, выражаясь по привычке всех немцев особенно точно и обстоятельно.
— Вот именно, в Петергоф! — подтвердил Пуриш. — Позвольте, однако! Если я не ошибаюсь, мы с вами встречались, господин барон, у князя Шагалова, — добавил он, всматриваясь в Цапфа фон Цапфгаузена.
При упоминании имени князя Шагалова барон поморщился.
Заметив это, Финишевич поспешно проговорил:
— Совсем пустой человек — этот Шагалов. Я всегда удивляюсь Пуришу, что за охота ему возиться с таким человеком.
Барону это, очевидно, понравилось. Они разговорились, и барон, размягченный теплым вечером, чистым воздухом, верховою ездой и морем, видневшимся вдали, и наладившийся всей этой обстановкой на поэзию, стал сейчас же с особенною сентиментальностью откровенничать и рассказывать, что он едет в Петергоф для отыскания одной красавицы, в которую он влюблен.
— Вот и мы тоже! — вырвалось у Пуриша.
— То есть вы тоже влюблены? — переспросил барон.
— Да, именно влюблены, — подхватил Финишевич, толкнув Пуриша, чтобы тот не болтал лишнего.
Истинной цели их путешествия в Петергоф Финишевич не открывал Пуришу, а сказал лишь, что они отправляются на розыски молодой девушки, и только. Встреча с «влюбленным» немецким бароном была ему как нельзя более на руку.
В том, что Цапф фон Цапфгаузен признался в своей влюбленности так сразу, почти первым встречным, не было ничего особенного: во-первых, барона подвигло к этому признанию поэтическое настроение вечера, а, во-вторых, в те времена ухаживанье за дамами и девушками и вообще всякая «любовная канитель» были в большом ходу, и молодые люди считали вопросом чести помогать друг другу во всем этом. Как с просьбой быть секундантом на дуэли можно было обратиться к совершенно незнакомому, лишь бы он был дворянин, так и за помощью в любовной интриге без стеснения можно было прибегнуть к любому, кто носил шпагу.
