Николай Харин - Снова три мушкетера
Но сделал он это только в своих мыслях — он никогда бы не позволил обнаружить свою улыбку, понимая, что любая дружба может не устоять перед насмешкой…
— …И потом — она богата, наконец! — закончил свою фразу Портос и облегченно перевел дух. Затем он решился поглядеть на д'Артаньяна. — Вы не осуждаете меня, дорогой друг? — спросил он. — Я чувствовал, что должен все рассказать вам, но, наверное, не смогу посвятить в это Атоса и Арамиса.
Д'Артаньян остановился посреди мостовой. Он обнял Портоса и сказал:
— Вы самый везучий из нас, Портос. Будьте счастливы, друг мой.
Через несколько дней Портос, сердечно распрощавшись с друзьями, покинул Париж и вместе с госпожой дю Валлон отбыл в свое поместье.
В сундуке покойного мэтра Кокнара оказалось восемьсот тысяч ливров. Мушкетон стал щеголять в великолепной ливрее и достиг величайшего удовлетворения, о каком мечтал всю жизнь: начал ездить на запятках раззолоченной кареты.
Изредка от четы дю Валлон приходили письма, в которых Портос неизменно сообщал, что дела у него обстоят самым наилучшим образом, госпожа дю Валлон — сущий ангел и лучшая супруга, какую только может пожелать себе смертный, поэтому он, Портос, находится на вершине блаженства.
Так же неизменно к размашистым буквам Портоса было приписано несколько строчек колючим почерком бывшей госпожи Кокнар. Она считала своим долгом поддерживать светские отношения.
Всякий раз, получив очередное такое письмо, д'Артаньян принимался яростно закручивать свой ус, Атос грустно покачивал головой и откупоривал бутылку, а Арамис утверждал, что, судя по стилю, бедняга Портос написал все до последней строчки под диктовку достойнейшей госпожи дю Валлон.
Так расстался с мушкетерским плащом Портос.
Глава двадцать первая
Дела государственные
Когда Ришелье испытывал потребность в хорошем совете, он посылал за «отцом Жозефом», который также был известен при дворе под именем «серого кардинала» или «черной эминенции».
Настоящее имя этого человека было Франц-Леклерк дю Трамбле. Не занимая никакой официальной должности при дворе, отец Жозеф скрывал под своим капуцинским клобуком голову умного государственного деятеля и тонкого дипломата.
Его высокопреосвященство, всесильный кардинал Арман Жан Дюплесси Ришелье, обладая реальной властью, был окружен врагами и на деле был очень одинок. Отец Жозеф был, пожалуй, единственным его верным помощником, на кого кардинал мог положиться, как на самого себя.
Разделавшись с Ла-Рошелью на западе, Ришелье еще не покончил с гугенотами на юге. Признанный вождь реформатов герцог Роган все еще держал знамя восстания, опираясь на многочисленные здесь крепости. Ла-Рошель пала, но мятежный Севенн и не думал покориться.
А могучая Испания пыталась в союзе с империей Габсбургов охватить Францию с юга, запада и востока, подобно гигантскому спруту, и раздавить ее своими страшными щупальцами.
В ту пору в Европе вовсю свирепствовала война, получившая впоследствии название Тридцатилетней. Будучи начатой в Богемии в 1618 году, то есть за десять лет до описываемых здесь событий, эта война дворянства против монархического абсолютизма, война протестантов против католиков, а в конечном свете — всех против всех, постепенно распространилась на всю Европу. Так или иначе, в нее оказались втянутыми все державы, игравшие в европейской политике сколько-нибудь заметную роль.
В нашу задачу не входит давать развернутое описание событий, сотрясавших континент в то волнующее и тревожное время. Скажем лишь только, что политика Ришелье, а значит, и политика Франции, к описываемому моменту состояла в том, чтобы, не выступая открыто против Испании и Австрийской Империи, отстаивать свои интересы на континенте.
Интересы же эти неизбежно приводили Францию на грань столкновения с этими двумя могучими католическими государствами.
Ришелье понимал, что союз Англии с Нидерландами, добившимися освобождения от испанского господства, заключенный в 1625 году и приведший к созданию евангелической лиги протестантских государств, направлен в первую очередь против Испании, которая мечтала превратить всю Европу в свою колонию и, предав аутодафе всех еретиков-реформаторов, установить единую католическую империю от Атлантики до Московии под главенством Мадрида.
Будучи католическим кардиналом, Ришелье, однако, всегда отдавал приоритет национальным интересам. Подчиняя своей воле гугенотов внутри Франции, он поддерживал протестантов за ее пределами, так как понимал, что союз северных протестантских держав ослабляет естественного врага Франции Испанию.
В Испании тоже понимали это и стремились связать Ришелье руки, собираясь поддержать (и поддерживая) — страшно подумать — французских еретиков, возглавляемых герцогом Роганом.
Положение кардинала усложнялось тем, что Габсбурги, активно насаждая католицизм в Германии, видели в Испании своего естественного союзника против него. Австрия открыто заявила о своих претензиях на «мантуанское наследство», о котором здесь следует сказать несколько слов, так как события, к которым привела эта проблема, самым тесным образом повлияли на судьбы наших героев.
Дело шло о довольно значительном герцогстве Мантуа, связанном с маркграфством Монферра под властью дома Гонзаго. Последний герцог из старшей линии Винченцио II, бывший приверженцем Испании, умер в декабре 1627 года. Его же преемник герцог Неверский, к которому перешли наследственные права, владел землями во Франции и считал себя французом, что вполне устраивало кардинала и не устраивало всех остальных.
Ришелье оказал поддержку герцогу Неверскому, и тот, вступив в Мантую и заняв ее войском, сделал из нее весьма важный пограничный пункт у испанской Миланской области, из которого Франция могла угрожать Италии, находившейся тогда в основном под австрийским господством.
Поэтому испанское правительство стало просить австрийского императора Фердинанда II отказать герцогу Неверскому в правах наследования, что он и сделал, взяв область в свое управление как ее ленный сюзерен.
Ришелье колебался. Он не знал, с кого начать. С Рогана, с испанцев или имперцев, выгнавших тем временем Невера из его владений. В такие минуты он прибегал к помощи «серого кардинала» дю Трамбле.
Зимним вечером, сидя у огня, Ришелье беседовал с отцом Жозефом.
— Мои люди сообщают, что шпионы Филиппа Четвертого пытаются установить связь с герцогом де Роганом, — неторопливо говорил отец Жозеф своим тихим голосом, глядя, как пламя пожирает сосновые поленья в каминном очаге. Возможно, в ближайшее время им все же удастся встретиться с ним.
