Федор Шахмагонов - Ликуя и скорбя

Узбек-хан не из тех правителей, что осуждались Чингисханом. Орда при нем достигла высшего могущества. Когда Узбек-хан ехал стойбищем или городскими улицами, люди бежали взглянуть на него, как на солнце, никто их насильно не выгонял встречать или кланяться владыке, и телохранители Узбек-хана не разгоняли толпу, не давили конями, ибо каждый знал, что Узбек-хан, преумножая свое величие, преумножает богатство народа.

Джанибек-хан недолго правил, Джанибек-хан боялся народа. Преумножая свое величие, он спешил преумножить и свое богатство, будто бы величие правителя само по себе не превыше всякого богатства. Зная, что он не преумножает достояние народа, зная, что прячет свое достояние, свои богатства от народа, Джанибек боялся, что его могут убить недовольные. Джанибек знал, что его не любит народ, но перед эмирами и послами иноземных правителей ему хотелось, чтобы народ ему поклонялся.

Ни один хан улуса Джучи не смог овладеть Тевризским царством. Джанибек овладел Тевризом. Но Мамай лучше других знал, почему так случилось. Узбек-хан был могуч, но были в то время могучи и правители улуса Хулагу. Джанибек был слабее Узбек-хана, но правитель Ашреф превратил в ничто силу хулагидов, и потому всего лишь передовой отряд великого войска, коим командовал Мамай, овладел Дербентом и поразил нукеров Ашрефа.

Бердибек-хан совсем и не хан, это тень хана, это правитель, коих высмеивал Чингисхан. Вот что он говорил о народе, когда приходили править такие властители, как Бердибек:

«Если великие люди государства, богатыри и эмиры, которые будут при многих детях государей, что появятся на свет после сего, не будут крепко держаться закона, то дело государства потрясется и прервется, будут страстно искать Чингисхана, но не найдут его».

Мамай страстно искал Чингисхана среди чингизидов и не находил среди них сколь-нибудь похожего на далекого предка. Узбек-хана он не знал, видел его, когда был мальчишкой, а рассказы о человеке всего лишь рассказы. Об Узбек-хане тосковали старики, но не было ли это у стариков протестом против нынешнего ничтожества?

Навеки остался бы в памяти народов потомок из рода Чингисхана, восславил бы свое имя навеки, если бы ради достойнейшего отказался от ханского престола. Пришел бы и сказал бы воину, нойону или темнику: «Ты умен, ты смел, тебе править государством, ты государству дашь славу, а подданным благоденствие, прими власть, а меня не оставь своими милостями дожить спокойную старость!»

О нет! Не произнесет ни один чингизид таких великих слов, ибо ничтожество смертно ненавидит все, что выше его.

Познал Мамай и еще один закон власти. Чем больше угодишь властелину, тем ненавистнее станешь тому, кто придет ему на смену. Бердибек не вечен, его может призвать на небеса Аллах, его могут убить, и тогда верный его пес Мамай станет врагом новому хану, тогда ему, Мамаю, никогда не восславить свой род, как это сделал Чингисхан, его удушат, и это еще будет легким избавлением от ненависти владыки. Бердибек не оставит ему защиты. Что же делать? Надо искать хана, который получил бы власть из рук Мамая.

Убрав Махмета, Мамай ждал, что Бердибек уберет так же и свою старшую хатунь, ибо мать никогда и никому не простит смерть сына. Никто не мог донести матери, как погиб ее сын. Исчез, растворился в небытие, но мать о смерти узнает по вздрогнувшему сердцу, она под землей увидит, как он умирал. Бердибек верил ее горячим ласкам, ее клятвам в преданности, любви. Подсказать Бердибеку, что на его ложе вползает змея? Нет! Такого подсказать нельзя!

Старшая хатунь выбрала Кульпу, брата Бердибека. Бердибек не убил Кульпу по его полной ничтожности. Подслеповатый, болезненный, невзрачный на вид, облысев смолоду, он тихо коротал при ханском дворе свои дни. Обольстила его хатунь, вложив нож в руку, и пал Бердибек, рогоносец, от брата, от братниной руки.

Верный нукер из телохранителей Бердибека загнал коня, мчал к стойбищу Мамая полную ночь, чтобы сообщить, что Бердибек убит, перебиты его телохранители, убиты верные ему эмиры. Мамай понял, что и его ждет смерть. Нелегко взять темника в его стойбище. Юрта стоит посреди юрт тумена, и нет в Орде тумена сильнее, чем у Мамая. Но ханы умеют подсылать убийц.

В одном посчастливилось Мамаю — убили Бердибека летом, когда цвели луга, когда вся степь открыта для кочевья. В степи на кочевье не так-то просто достать Мамая. Мамай снял со стойбища тумен. Свернули юрты и откочевали в степь, забирая выше и выше по течению Волги. Издали виднее, что произойдет в Сарае. Надо выбирать чингизида. Кого? Издали будет видно, кто занесет нож над Кульпой. И увидел, донесли верные люди, что Навруз, еще один уцелевший брат Бердибека и Кульпы, вдохновленный смелостью брата, задумал так же выхватить власть, как и брат. Собирает сторонников среди темников и эмиров. Заслал и к Мамаю гонца. Мамай встретил гонца от царевича с почетом, с почетом и проводил, уклончиво пообещав служить великому хану, кто бы ни был ханом. Но и не донес на Навруза.

И опять Мамай выжидал. Пусть идут те, кто спешит. Есть и на это поучение Чингисхана:

«В пору смут должно ездить, как говорят, ездил Даракай Ухэ из племени катакин: он ехал в смуту, с ним было два воина. Они издали заметили двух всадников. Воины сказали: «Нас трое, нападем на них, их только двое. Даракай Ухэ ответил: «Так же, как мы их увидели, так же и они должны были нас увидеть, нападать не следует!» И, ударив коня плетью, ускакал. Затем выяснилось, что одним из двух всадников был Тимур-Уха из племени татар и что он посадил заранее в ущелье засаду, около пятисот воинов, а сам показался с тем, чтобы, когда эти три всадника нападут на него, заманить их в засаду. Смысл этого рассказа таков: в делах необходима осторожность и осмотрительность».

Кульпа разослал по кочевьям гонцов с известием, что тот, кто принесет ему отрубленную голову Навруза, тот будет прощен во всех прегрешениях против хана и награжден несметно.

Мамай сказал себе: «Настал мой час! Над Наврузом нависла смерть, теперь он оценит мое вмешательство!»

Разве напрасно он, Мамай, жил со своими воинами неотлучно в юрте, разве напрасно он водил их в набеги на Рязань? Воины у Кульпы зажирели, как бараны, давно не вынимая сабель из ножен, его воины, как голодные ястребы, готовы каждую минуту упасть с неба на дичь.

«Достоин быть темником,— учил Чингисхан,— тот человек, который сам знает, что такое голод и жажда, и судит поэтому о состоянии других, тот, который в пути идет с расчетом и не допускает, чтобы его войско голодало и испытывало жажду, а скот отощал».

Мамай соблюдал и этот завет.

Навруз переходил из одной балки в другую, выискивал в степи лесные острова и прятался там днем. Коней выгонял на пастбища ночью. Как заяц, менял он каждый день лежки. Воины Мамая умели ходить в степи по следам. Мамаев гонец нашел Навруза. Мамай прислал Наврузу кожаный мешочек, а в мешочке монеты. Отчеканено на монетах имя Навруза. Навруз понял послание. Чеканить монеты — право хана.