Советское – Лучшее! - Алекс Бертран Громов
Леонид Дербенев
Главное – люди!
«Все во имя человека, для блага человека…» – говорилось во введении к Программе Коммунистической партии Советского Союза (КПСС), принятой XXII съездом КПСС в 1961 году. В СССР часто звучали речи о необходимости терпеть невзгоды, ударно трудиться, жертвовать личными интересами для общественного блага. Но при этом всегда отмечалось, что нынешние усилия – ради людей, ради всеобщего блага и процветания. Причем в обозримом будущем.
Герои знаменитого стихотворения Маяковского о Кузнецкстрое трудятся в грязи под проливным дождем, на стройке еще даже самых простых бараков нет. Но рабочие уверены – «через четыре года здесь будет город-сад». Всего четыре года, и в новом городе они получат хорошие квартиры. И ситный, белый хлеб высшего сорта каждому будет доставаться не по норме выдачи, а сколько они пожелают. Эти простые приметы повседневной «красивой жизни» органично сочетаются с грандиозностью общих свершений – на месте еще недавно дикой тайги появятся шахты, уходящие в недра, и мартеновские печи запылают «во сто солнц».
Обновление жизни выглядело настоящим счастьем
Все это – для людей, для блага всего советского народа и каждого человека в отдельности. Гуманистическая идея о человеке как мере всех вещей была важной составляющей советского мировоззрения.
Особенностью советского восприятия жизни часто было смешение трезвого взгляда на реальность с глубочайшим романтизмом. Особенно это было свойственно интеллигенции. Один из основоположников советской авторской песни, писатель и киносценарист Михаил Анчаров тому яркий пример. Описывая, к примеру, как уголовник по кличке Чирей чуть не плачет от песни Шуберта, Анчаров набрасывал романтический флер на впечатления собственного детства, когда его семья обитала рядом с подобными типажами. Он сквозь всю жизнь пронес убеждение, что нет людей изначально порочных – есть те, кто попал в неподходящие условия.
При этом тот же Анчаров не был совсем оторванным от реальности поэтом-идеалистом: «Некоторой искусственности, идеализированности образа Чирея и вообще всей “романтическо-блатной” Благуши Анчаров и не скрывает. В восьмидесятые годы он высказывает вполне трезвый взгляд на эту сторону жизни. Выражая отношение к “пиратским песням”, в 1984 году в интервью “Великая демократизация искусства” он говорил (цит. по: Сочинения, 2001): “Знаете, я привык понимать буквальный смысл слова. Сейчас для вас пират имеет переносный смысл – море, паруса, декоративные кинжалы… Но пираты, простите, – бандюги, живых людей резали, из-за золотой бранзулетки могли горло перерезать. <…> Зверье живоглотное – вот что это было. Другое дело – причины появления пиратства. Их миллион всяких разных – социальное бесправие и так далее. Но это причины, а человек все же несет ответственность за самого себя. Причины причинами, но каждый выбирает свой путь”. Михаил Леонидович, наверное, понимал, что его идеализированные уголовники с Благуши – те же самые пираты. Но он с детства буквально воспринял лозунг эпохи о том, что уголовники, блатные есть “социально близкие”, свои, пролетарии, только попавшие в неправильные жизненные условия» (Юрий Ревич, Виктор Юровский. Михаил Анчаров. Писатель, бард, художник, драматург).
Сергей Маркин. Благуша зимой
При этом первый бард СССР запомнил опять же с юных лет, что хулиганы – совсем другое дело. Это те, кто от скуки устраивает всяческие безобразия, переходящие в преступления. От скуки, от безделья, от пресыщенности, а вовсе не от отчаяния. Вот именно таких людей во все периоды существования СССР считали недостойными сочувствия наравне с откровенными врагами.
В произведениях Анчарова есть и образы, полностью соответствующие советским стандартам героической безупречности. По мотивам сильных впечатлений от путешествия с матерью и братом в Кисловодск он написал повесть «Этот синий апрель…». Один из героев – образцовый начальник райотдела милиции на той самой Благуше. Но мальчик Гошка, в которого автор явно вложил часть своих черт, переживает, видя того в обычной одежде без наград: «…он изнемогал от гордости и обиды, так как по дорожкам парка ходили и останавливались у книжных ларьков военные со шпалами и ромбами, и у них сияли на гимнастерках ордена Красного Знамени. Соколову надоело Гошкино молчание, и он понял, что иначе нельзя, сходил переодеться и вернулся с двумя орденами Красного Знамени, и Гошка стал совсем счастливый, и теперь было все хорошо и справедливо».
Плакат в защиту детей. Воспитание должно было стать другим, гуманным
Образ Соколова – собирательный, но ярко показывает, как уверенный и положительный страж закона и порядка олицетворяет все хорошее, что провозглашала и несла людям советская власть.
«Анчаров в своих творениях настойчиво предлагает по умолчанию считать конкретного человека все-таки добрым, пока не доказано обратное. Вот эта “презумпция доброты” и есть главное, что он хотел показать» (Юрий Ревич, Виктор Юровский. Михаил Анчаров. Писатель, бард, художник, драматург). И он был убежден, что самый грешный человек в критическую минуту может проявить себя как истинный герой. А хороший способен иной раз и струсить. Недаром в одной из самых известных песен Анчарова «Баллада о парашютах» среди героически погибших десантников упоминается бывший «благушинский атаман».
Для многих советских писателей и сценаристов эта тема внезапного преображения к лучшему имела важное значение. Натура человека вдруг раскрывается с положительной стороны, когда на это, казалось бы, не могло быть надежды. Человек – самое главное, и у него всегда остаются шансы оказаться прекрасным…
В повести «Этот синий апрель…» Михаил Анчаров глазами своего главного героя рассматривает картину художника-современника. На огромном полотне в окружении небрежно отодвинутых к краю сокровищ и антикварных редкостей запечатлена женщина, красивая, но вполне обычная, земная, «синие сумерки из холодного окна освещали ее розовое тело и золотые венецианские волосы, а с левой стороны холста сам художник в халате, накинутом поверх костюма, сощурившись, поднимал кисть, прицеливаясь к единственному, что стоит назвать словом “красота”…». Человек снова оказывается квинтэссенцией всего и вся, в том числе и красоты.
Гошка в кино бывал реже, чем бы ему хотелось. Гошка не видел ни «Месс Менд», ни «Два друга, модель и подруга», ни «Крымский разбойник Алим», и его спасало в общем мнении только то, что он видел легендарного Гарри Пиля, который взбирался по вертикальной стене и прыгал через пропасти. Конечно, он смотрел «Броненосец “Потемкин”», но это совсем другое. Это был флаг на мачте мятежного броненосца, это было «погибаю, но не сдаюсь» и потому побеждаю. Это была истина, и говорить об этом во дворе не полагалось – подкатывали слезы гордости, – и
