Алексей Витаков - Проклятие красной стены
— Я могу одержать победу, но заразу с корнем не вырву. Скорее всего, русы после натиска начнут хорониться по оврагам, вон сколько их змием нарыто, или побегут в лес. Я бы не торопился. Лучше всего взять их войско четырьмя тысячами в большое кольцо и осыпать стрелами, а к городу отправить пятую тысячу. Ее вполне хватит для быстрого штурма прямо с марша. После того как город падет, войско запаникует и его можно будет брать голыми руками. А потом предать смерти всех без исключения.
— Здесь думаю и решаю я, Дайчеу.
Хайду и сам бы сделал именно так, как говорит тысячник, но не сейчас.
— Времена меняются. Незачем убивать своих будущих слуг. Рынки Востока и так переполнены рабами. Покупателей на всех не хватает. Пусть работают здесь и исправно платят ясак. Нам нужны приведенные к клятве князья с дружинниками и пахарями. Если сопротивление будет непредсказуемо ожесточенным, заманивай дичь в капкан, ты это умеешь. В открытом бою побеждать всегда сложнее.
Хайду расчетливо и хладнокровно ударил по самолюбию тысячника.
— И еще, — Хайду опустил глаза, — если встретишь мальчишку, не убивай. Приведи его ко мне. Очень тебя прошу. Я закончил.
Тысяча Дайчеу, построившись в боевые порядки, плавно тронулась с места, чтобы через минуту обратиться в ураган, сметающий все на своем пути. Джихангир наизусть знал каждый маневр, каждую уловку монгольской конницы. После десятков сражений в его сердце не осталось жалости. Но сейчас он не хотел смотреть туда, где должна вот-вот начаться бойня. Первые три сотни выпустят тучу стрел и уйдут на фланги, затем другие три сотни сделают то же самое. Закружится карусель. Противник будет корчиться под непрекращающимся смертоносным ливнем. А когда боевые порядки собьются в жалкую кучку израненных, обезумевших людей, в бой пойдет тяжелая сотня, состоящая из отпрысков богатых и знатных семей. Она разрежет войско неприятеля, как нож — масло. Потом Хайду выпустит свежую тысячу Алихи, которая на плечах противника ворвется в город. Или нет? Усталая тысяча Дайчеу не станет долго глумиться над поверженными. Таким образом, очень многие смогут спастись за стенами. А завтра новый руский бог, Христос, вместе с мудрым Тенгри надоумят глупых смолян вынести ключи и покориться судьбе. Тым-м-лях! Что это?
Неожиданно первая линия нападения споткнулась. Всадники полетели через головы коней как раз на том расстоянии от неприятеля, когда должны были засвистеть их стрелы. Монгольское войско само стало сбиваться в кучу. Хайду увидел, что произошло: ноги коней по колено провалились в огромные, заранее вырытые ямы. Вторая линия налетела на первую и начала давить ее своей массой. В полусотне шагов от столпотворения зашевелилась земная твердь, и мощные, в рост человека, хорошо замаскированные дерном щиты поднялись, встали на ребра. Из бойниц этих щитов ударили стрелы. Зашипели над головами пращников кожаные ремни. Воздух наполнился стонами и криками изувеченных монголов, пронзительным ржанием лошадей, хрустом и треском разбитых доспехов. Дайчеу был во главе тяжелой конницы, которая врезалась в спины лучников. Хайду слышал, как громким рыком тысячник пытался заставить людей подчиниться командам. Этот опытный воин не умел проигрывать сражения, не ведал, что такое бегство, только смерть могла остановить его порыв. Или приказ командира. Хайду любовался своим тысячником. Одетый в сверкающие доспехи, с конским хвостом на шеломе, он выглядел как всемогущий бог войны. Но сегодня разум и сердце младшего темника враждовали между собой. Полководец в нем жаждал победы, а человек искал пути сохранения города. Иначе ему придется убить не только всех взрослых мужчин, но и детей мужского пола, переросших колесо арбы. А значит — Голяту.
Наконец бронированная сотня вытянулась копьем, на острие которого сверкал шеломом Дайчеу, и пошла, разрезая плоть своего же войска. По телам коней и боевых товарищей тысячник вывел отряд на оперативный простор. Конница развернулась во фронт и, накренив копья, ринулась на неприятеля. Это было непростительной ошибкой. Хайду в бессильном отчаянии закрыл глаза. Кричать бесполезно: сквозь шум битвы Дайчеу все равно не услышит, что атаковать нужно клином, при этом самому оттянуться в глубину боевых построений, подальше от вражеских стрел и клинков. И ни в коем случае не разгоняться, а идти медленно.
Залп смоленских лучников грянул дружно, почти в упор, по не защищенным доспехами конским ногам. Били стрелами с серповидными наконечниками, предназначенными для подрезания конских сухожилий. Этому русов могли научить только монголы. Значит, это сделал тот самый татарин, которого выходила мать Голяты! Тым-м-лях! Огромные щиты опустились, накрывая окопы со стрелками, чтобы пропустить всадников. От сотни Дайчеу осталась едва ли половина. Но пока жив тысячник, пока его боевой конь хрипит и, закусив удила, несет хозяина на врага, сражение нельзя считать оконченным — это Хайду отлично знал.
— Чего мы ждем, джихангир? — Алиху трясло от ярости. — Он идет на верную смерть. Дай приказ ударить свежими силами!
— Смотри! — Хайду поморщился, словно от зубной боли.
Монгольским конникам до неприятельских шеренг оставалось несколько шагов, как вдруг смоляне по сигналу трубы развернулись и побежали. На месте сверкающих построений торчали врытые в землю под наклоном к врагу полутораметровые колья. Конница напоролась со всего маху и всем фронтом одновременно. Страшное ржание израненных животных заглушило шум битвы. Хайду видел, как его храбрый тысячник, перелетев через голову коня, упал на примятую траву, чудовищно подвернув ногу. От смоленского войска отделились люди с длинными топорами и пошли рубить неповоротливых из-за тяжелой брони монголов, оказавшихся на земле. Подоспела легкая монгольская кавалерия, сумевшая оправиться от первого потрясения, и едва не угодила в ту же ловушку. На лицах степняков читалась растерянность. Несколько десятков, спрыгнув с коней и обнажив клинки, кинулись отбивать своего тысячника. Но кривичи, к удивлению, не стали вступать в рукопашный бой, а отошли под прикрытие своих щитоносцев. Четыре монгола подняли Дайчеу с земли и усадили на первую попавшуюся здоровую лошадь. Тысячник, уронив окровавленное лицо в конскую гриву, впервые в жизни отступал, показывая неприятелю спину. А со стороны смолян летели стрелы и камни. Потом длинные четырехметровые копья наклонились, и русская рать пошла на врага. Кони степняков испуганно шарахнулись при виде ощетинившейся, сверкающей на осеннем солнце живой стены, которая наступала, тесня не успевших вскочить в седла людей, давя трупы убитых и тела раненых. Из-за спин русских пехотинцев продолжали лететь камни и стрелы, нанося все больший урон сбившейся в бесформенную толпу некогда грозной тысяче Дайчеу.
