Оловянное царство - Элииса
— Друзья, сегодня мы поднимем кубки за павших и выживших! Иберния надолго запомнит свое поражение, она, как раненая плешивая тварь, уползла в свою берлогу скуля — зализывать раны!
Послышался одобрительный смех.
— За нашу честь и отвагу!
Подобные речи Амброзий слышал много десятков раз — на пирах говорят кратко и просто, чтобы все поняли. Вортигерн не стал утруждаться и придумывать что-нибудь новое. Сегодня вечером он здесь хозяин и победитель — а захмелевшие воины и даже бретвальды не заметят, что с императором что-то не так, и голова его занята не союзом.
Амброзий пригубил свой кубок с золотом медовухи. Та была крепкой, и он знал, что не допьет до конца. На дне завалялись чешуйки пчелиного воска. Ощущение праздника в груди поутихло. Центурион поджал губы, и с тоской посмотрел на двери шумного зала, за которыми была пустошь вереска, звёздное небо и будоражащая свобода летних ночей. Ему хотелось уйти.
Люди говорят, что чуят приближенье беды, что у них бегут мурашки по коже, но потом они опускают голову и идут кто на поле, кто за водой, как ни в чем не бывало. На мгновение Амброзий ощутил это так ярко, будто тогда, перед битвой с уладами — дуновение ветра, на его волнах будто спешила стремительно сотня напастей, ему почудилось хлопанье крыльев летучих мышей, карканье ворона, запах падали и разложения. Оно дыхнуло на него из свежей молодой летней ночи — а затем вдруг исчезло.
Потом дубовая дверь заскрипела.
На мгновение центурион хотел возмутиться, окрикнуть стражников, велеть вытолкать взашей незваного гостя — но затем он поднял свой взгляд, подернутый хмелем, и понял, отчего люди на посту безропотно пропустили ее.
Да, она, это была незнакомка, от вида которой лицо Амброзия Аврелиана скривилось, а в сердце свернулось узлом подозрение. Он знал таких, как она. То была жрица Морриган, бриттская знахарка, кладбищенская ворона, от взгляда которой кровь стыла в жилах. Ее пропустили безропотно, таким, как она, бритты боялись вредить.
«Чего ради ты притащилась», — подумал Амброзий. Он оглядел женщину в черном рубище, с засохшей грязью на плаще и подоле и всклокоченными волосами, вымазанными глиной на кончиках прядей. На миг он вспомнил греческую Горгону и отвёл глаза в сторону. Амброзий не любил веру бриттов. Он сторонился ее, как чужой и неведомой. Для него, выходца из солнечной Галлии, выросшим на римских обычаях, кельтские боги казались образами из промозглых туманных кошмаров. Морриган и остальные — их жрецы вечно хотели крови и страха, денег и власти, почета, рабов. Он исподлобья взглянул на незваную гостью. Это про таких, как она, говорят «старая ведьма», даже если она молода. Таким отдают на десять лет в рабство невинных и находят потом только белые кости. Они нарочно выглядят, как вырытые тела из земли. С мертвецами не спорят.
Амброзий вспомнил и ещё кое-что. Когда он был молод, друиды часто шатались за легионом. Кто клянчил, кто проклинал, кто казался безумным. Безумных и попрошаек гнали в три шеи, иногда хлестали кнутом. Проклинающих — вешали на первом суку. За века римской власти удивительно, что они остались на острове.
— Пусти под свою кровлю странницу, Вортигерн из Повиса.
От этого голоса Амброзия пробрал холодок. Землистый, сухой и безжизненный, как почва на кладбище — такими ему казались слова. Краем глаза он увидел, как ухмыльнулся Килух рядом с ним, и подобие страха отпустило его.
— Приперлась ворона, — шепнул он центуриону. — Конец веселью, тетка моя таких привечала. Полон дом вонючих друидов, вымазанных конским навозом. По итогу сперли кувшин с медяками.
Амброзий видел, что лицо императора стало бледным и жёстким — тот не мог прогнать жрицу, не осквернив тем самым свой дом. «Он осквернится тем скорее, что она шагнула через порог», подумалось центуриону. Вортигерн поклонился загадочной гостье. Cлишком спешно и без должного уважения, он с удовольствием отправил бы ее восвояси. Император махнул рукой, к нему подбежал мальчик-служка, быстро кивнул и через мгновение унесся на кухню.
— Я надеюсь, благородная жрица не побрезгует разделить с нами трапезу.
"Зайди к нам под кров, раздели с нами пищу" — из века в век это был единый обычай для всех, выражающий мир и доверие, но жрица Морриган не двинулась с места. Она стояла, с ее плаща облетала лесная хвоя и пыль, на тяжелых мужских сапогах она нанесла в зал комья грязи и глины. Она моргала и смотрела на Вортигерна и Ровену, склонив голову на бок, будто ворона.
— Прогнали бы безумную в стойло к коням, — прошептал он Килуху. — Все бы остались довольны.
Жрица вздрогнула. Она медленно обернулась к нему, Утеру и Килуху, ее взгляд скользил по лицам собравшихся, будто кого-то выискивал. Центурион поджал губы. Он знал, что жрица не могла его слышать, но все же рука потянулась к мечу. "Только подойди ко мне, старая ведьма, — думал Амброзий. — Я мигом отрежу твою косматую голову по самые плечи."
Она двинулась по залу на удивление бесшумно и тихо, так могла бы скользить только юная девушка. Все ближе и ближе, Амброзий понял, что жрица шла прямо к хозяйке Повиса. К ней тянулись ее длинные руки, вымазанные сажей до тощих локтей. Он бегло взглянул на стражу возле стены. Воины Вортигерна пребывали в смущении, каждый чуял, что происходит что-то недоброе, но кто-то был бриттом, кто-то знал, что нельзя обнажать меч под кровлей хозяина, а кто-то, как и он — пребывал в замешательстве.
Ровена стояла смирно. Жрица Морриган остановилась возле нее, бесцеремонно пощупала светлый вышитый шелк на праздничном платье, оставила на нем жирные черные пятна, а затем ущипнула хозяйку Повиса за нежную щеку.
Та отпрянула. В зале послышались шепотки.
— Славная пташка, — прокаркала та. — Славная, теплая, золотистая, с южных земель — издалека прилетела. Ты знаешь, владыка Повиса, как поют пташки, — она обернулась к Вортигерну. — Вот так: фьють-фьють, фьють-фьють. Но только дурак поверит безмозглой синичке, а не ворону Морриган.
Она засмеялась, а в ее горле что-то мерзко забулькало. Послышалось недовольство со стола саксов. Их вера была иной, и грязная женщина в рубище не вызывала в них и крохи почтения.
— Что ты хочешь сказать, посвещённая? — с недоверием спросил ее Вортигерн.
Жрица расплылась в широкой улыбке. Она оказалась не так стара, как Амброзию думалось прежде. Грязь, сеть мелких морщинок, облик нищей безумной отлично скрывали ее истинный возраст.
— Негоже хозяину туманов привечать разбойников с юга. Золотой канарейке не место среди мудрых сов и орлов. Ей надо
