Оловянное царство - Элииса
Килух был прав. На границе Повиса людей императора теперь не больно-то жаловали. Амброзий был почти что уверен, что от сборщиков податей в последнее время укрывают изрядную долю добра, но в дрязги вступать не спешил. Верные императору поселения важнее лишнего поросёнка для Вортигерна. А терпение землепашцев было на волоске. Он вспомнил ещё кое-что, что говорил тогда Мирддин.
— Возле первого тела не было крови. Он умер не там.
Килух отмахнулся.
— Товарищ притащил его туда умирать. Подальше от шума битвы. Почем я знаю.
Это было похоже на правду. Двое уладов — а потом они с Мирддином спугнули того, кто остался в живых.
— Не бери в голову, Аврелиан. Мы победили. Сегодня пир. Твой брат, кстати, спрашивал о тебе.
Амброзий скривился и почувствовал в груди холодок. Ничего хорошего эти новости не сулили.
— За какой радостью? Справиться не сдох ли я тут?
— Ты не поверишь, но нет. Когда ты лежал без сознания, он приходил по пять раз на дню проведать тебя. И велел выпороть бабу-сиделку, которая плохо приглядывала. Визгу-то было…
Предположение о том, что Утер может о нем беспокоиться, казалось нелепым и диким. Давно, когда братья ещё были молоды, когда между ними не было разногласий, а Вортигерн, оставался просто солдатом, ни Амброзий, ни Утер не считали родственные узы чем-то значительным. Они были братьями, служили в одном легионе — это значило, что они не воюют друг против друга и не дерутся из-за смазливой девчонки, не более. А теперь. Амброзий поморщился и напряг память. На ум так не кстати пришли сцены из прошлого — как Утер звал с собою брата на Стену и говорил, что им нельзя разлучаться. Как в тот злосчастный день, расколовший его жизнь на осколки — тогда, ещё до сговора с императором, Утер помчался следом за ним. Брат отрубил ему руку и перевязал его рану. Брат дал ему кров, еду, положение на долгие девять лет, хотя вряд ли в этих поступках было много родственных чувств. Центурион мрачно выругался, и Килух усмехнулся.
— Ты не понимаешь его, господин, так как я.
— Что ты хочешь сказать?
Иберниец пожал плечами.
— Ты, господин… Ты — Аврелиан, — его губы сложились в ухмылку. — Крестьяне встречают тебя с радостью и провожают с благословением, ты не убил Лодегранса во сне, ты не вызвал Вортигерна на поединок, ты — и даже сам император в недоумении — почти принял его руку дружбы, вы оба странные люди, ты не находишь? Ты почему-то порой прощаешь людей там, где надо бы им свернуть шею. Почему ты такой?
Это был внезапный вопрос, Амброзий недоуменно посмотрел на товарища. Никогда в жизни ему не приходило в голову самому зваться «Аврелианом» или считать себя — он задумался — милосердным и незлобивым? Это казалось нелепым, он солдат, он бывший центурион легиона, насилие было почти всей его жизнью, насилие текло в его жилах вместо крови, он злился и ненавидел, презирал и завидовал, но слова Килуха загнали его в тупик, и Амброзий не знал, что ответить.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что ты хороший человек, Аврелиан, — просто ответил Килух. — Это понял даже наш солдат-император, и, благодарение Небесам, ему хватает ума это ценить.
Амброзий знал, что в его душе больше нет злобы к Вортигерну. Она истаяла уже очень давно. Так нелепо и глупо, что он правда простил.
— А Утер?
— Не попадись дважды в одну и ту же ловушку. Ты зачем-то видишь в людях только хорошее. Дай тебе волю, ты и с Лодегрансом будешь брататься. Я не отрицаю, что в Утере взыграли вдруг братские чувства… Но я бы не спешил на твоём месте ему доверять.
— Я и не верю ему.
Утер оставался для старшего брата тревожной загадкой. Порой казалось, что под маской его лица существует два человека, которые сменяют друг друга, как луна и солнце на небе. Один — остается верен кровному долгу и знает, где пролегает граница бесчестья и чести. Другой же… Амброзий почувствовал отзвук старой тревоги. Другой же, не моргнув глазом, отдал брата за оловянную шахту, блеск Рима — тут уже не важно, за что. Килух зря беспокоится, конечно, он не будет полагаться на брата. Он не видит своего брата за тем множеством образов и поступков, что тот создал ради того, чтобы выжить на этих оставленных землях. Его больше нет. Есть Утер, повелитель Стены.
— Увидишь Мирддина — передай ему мою благодарность. Если б не он, я бы сейчас здесь не стоял.
Килух согласно кивнул.
— Мальчишка — прекрасный лекарь. Хотел бы я знать, какая его ждет судьба.
***
В своей жизни Амброзий Аврелиан мог припомнить пиров меньше, чем пальцев на оставшейся здоровой руке. Один-два, когда они с братом были детьми и жили еще в Галлии, в доме отца. Пир по случаю прибытия саксов. Свадьба Вортигерна. И вот, теперь победный пир их союза, венец содружества, могущества, славы — и хозяин пира был мрачен, словно на тризне.
Амброзий же был рад развеяться и нормально поесть. Сердце грело и то, что он смог выжить, что его спас собственный сын, что они с Мирддином наконец сумели поладить, а ибернийцы укрылись на зеленом острове до нового года. Они отомстили за Маркуса и остальных, Килух стал отличным поверенным и он, калека, командовал всеми войсками союза бриттов и саксов. Все в совокупности было поводом для триумфа и изрядной попойки — но он смог выпить только кувшинчик вина. Все было в порядке. Амброзий Аврелиан намеренно прятал глаза от своего императора и золотой пташки Повиса, дабы подольше убеждать себя в этом.
— Я смотрю, ты все же не сдох.
— Приятно, скажи ведь?
Из погреба выкатили огромные головки ароматного сыра. Амброзий сбивал с верхушки толстую соленую корку, а затем обмакивал желтые крошки в липовый мед.
— Пока не знаю. Но больших восторгов по поводу твоей возможной кончины я не испытывал.
Амброзий отломил для брата кусочек.
— Я слышу это фразу слишком от многих.
Тот проглотил сыр почти не жуя. Затем Утер ответил:
— Я рад, что эта победа досталась обоим. Знаешь. Как в старые времена. Когда мы служили еще в легионе и были братьями.
Амброзий по привычке хотел заметить, что они всегда будут братьями, но промолчал и ограничился согласным кивком.
— Мне
