Робер Гайяр - Мари Галант. Книга 1
Человеку этому упорно не везло во всех его разнообразных начинаниях. Он начинал как моряк, но оставил это занятие и стал колонистом. Однако вскоре его плантация захирела, так как, выращивая почти исключительно сахарный тростник, он понял, что вынужден оставить эту культуру: другой колонист, господин Трезель, получил на нее монополию. Земли Шансене были непригодны для производства табака и индиго, и ему стоило немалых трудов снова вернуться на флот – даже когда производство сахарного тростника опять стало свободным, – дабы окончательно не разориться.
Если когда-нибудь он и был честолюбив, несчастья умерили его пыл. Некоторое время он был ярым противником флибустьеров и однажды даже высказался в присутствии Мерри Рулза в том смысле, что эти люди способны лишь грабить да убивать.
Времена изменились, а с ними и господин де Шансене. С возрастом он другими глазами взглянул на искателей приключений, о чем дал понять капитану Байярделю; теперь он был не так уверен, как раньше, что флибустьеры вредны для колонии.
Во всяком случае, этот человек, любивший независимость и власть, чувствовал себя в настоящее время менее уверенно.
Собрав в своей каюте юного Жильбера д'Отремона, лейтенанта Бельграно и колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, он в нескольких словах рассказал им о поручении, доверенном им Байярделем.
Шансене давно знал этих людей, с которыми сражался еще против карибских индейцев. Жильбер д'Отремон был молодым человеком, рано пресытившимся жизнью в колонии и ставшим военным. Шансене не без оснований подозревал, что тот ухаживал за Мари Дюпарке, но не знал, как далеко зашли отношения Жильбера и генеральши.
Бельграно – главный канонир, далекий от стратегических хитростей. Что касается колонистов Лашикота и Эрнеста де Ложона, те готовы были взяться даже за самое безумное предприятие. Чем рискованнее и непосильнее попадалось дело, тем скорее они объединялись и действовали сообща.
Когда четверо собравшихся в каюте старших офицеров поняли, чего от них ждет Шансене, первым слово взял Эрнест де Ложон. Он не питал к флибустьерам ни дружеских, ни враждебных чувств, но мысль о предстоявшем сражении его оживляла и вдохновляла.
– Сударь! – заявил он. – Я полагаю, было бы огромным риском для наших людей пытаться, как вы предлагаете, вступать с флибустьерами в переговоры. Я знаю, что говорят об этих людях на Мартинике. Испанцы считают их ladrones,[8] а наши колонисты – бандитами, что, впрочем, одно и то же. Должно быть, это правда! Бандиты, по моему разумению, это темные личности, которые не держат данного слова, в общем, предатели. Разве можно положиться на обещание, которого удастся от них добиться? Доверившись им, мы рискуем получить удар в спину. Я склонен полагать, что лучше атаковать их с ходу, обстрелять из пушек и мушкетов, а если понадобится – атаковать со шпагой в руках.
– Сожалею, но у меня приказ капитана береговой охраны Байярделя действовать так, как я вам сказал: вступить в переговоры, чтобы по возможности избежать лишнего кровопролития, после того как вы убедитесь, что перед нами – флибустьеры.
Он вопросительно взглянул на Лашикота, и тот произнес:
– Я согласен с мнением своего приятеля Ложона. Этим людям верить нельзя. Давайте атакуем их, перебьем, а оставшихся в живых отправим в Сен-Пьер, где колонисты с радостью посмотрят, как они будут болтаться на деревьях!
Шансене приготовился было раскрыть рот, дабы продолжить увещевания, когда вышел вперед Жильбер д'Отремон. Во всем его облике чувствовались изысканность и порода. Однако колонисты Мартиники его не любили, так как все женщины сходили по нему с ума. И не сказать, чтобы он был фат; скорее, умен и сообразителен, а также прекрасно сложен и хорош собой. Он не пренебрегал женщинами, как белыми, так и негритянками, мулатками, которых встречал на плантации у своего отца.
Он со слащавым видом потер руки, что делало его похожим, особенно в глазах Мари, на шевалье де Мобре. Молодой человек очень любезно проговорил:
– К сожалению, господа, господин де Шансене, как я понял, не спрашивает нашего мнения о проведении операции… Он получил четкий приказ от капитана Байярделя, а тот, в свою очередь, не только обязан своим постом капитана высшим чинам острова, но и сам получил четкий приказ о том, как действовать в сложившемся положении.
Эрнест де Ложон бросил на Жильбера испепеляющий взгляд.
– Присутствующий здесь лейтенант Бельграно, – вскричал он, – вам скажет, что лучший способ заставить замолчать тридцать пушек любого фрегата – потопить этот фрегат, попав ядром в пороховой погреб. Не правда ли, лейтенант?
Тот обвел тусклым взглядом колонистов, затем поднял глаза на Шансене. Ему было все едино: он, словно в броню, оделся в безразличие.
– Разумеется, – выговорил он, наконец, – ядро, попавшее в пороховой погреб, может вывести из строя самый мощный корабль.
Господин де Шансене порывисто вскочил.
– Господа! – заявил он взволнованным, дрожащим от гнева голосом. – Как справедливо заметил господин д'Отремон, задача состоит не в уничтожении противника, а в том, чтобы захватить как можно большее их число в плен. Либо эти люди сдадутся, и тогда, надеюсь, им это зачтется, либо они пожелают сразиться: в таком случае нам придется поступить соответственно обстоятельствам. В любом случае мы должны с ними переговорить. Мне нечего прибавить, кроме того, что сам капитан береговой охраны заметил: «Солдат существует для того, чтобы подчиняться, и не обсуждает никакой приказ». Мы все здесь солдаты! Покажите, господа, как вы умеете подчиняться! У меня все!..
Четверо офицеров поняли, что разговор окончен. Они направились к двери, но перед тем как успели выйти, Шансене прибавил:
– Мы держим курс на залив Валунов. Соблаговолите, господин д'Отремон, передать боцману, что никто не имеет права ничего предпринимать без моего личного приказа…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Принц Генрих IV» капитана Лашапеля
Оснастка «Принца Генриха IV» состояла из трех мачт: фок-мачты, грот-мачты и бизань-мачты. Каюта капитана Лашапеля располагалась в полуюте, под палубой, там же находилась и комната Совета с иллюминаторами.
Солнце медленно опускалось за холмы, но жара еще не спала, и на палубе оставили палатку, сделанную из треугольного паруса, снятого с бизань-мачты: капитан Лашапель считал, что тот нужен лишь при сильном ветре, так как помогает двигаться вперед, а также для успешного управления судном при маневрах кормой.
Как и его товарищи в заливе Железных Зубов, Лашапель заметил три корабля капитана Байярделя и тоже признал в них французские суда.
