Бернард Корнуэлл - Несущий огонь (ЛП)

— Поставь на суда деревянные стойла, — сказал я ему, — чтобы поместились две сотни лошадей, и сделай это в Гримесби.

— В Гримесби! — удивился сын.

Гримесби — рыбацкий порт в устье Хамбра, вниз по реке от Эофервика. Это пустынное место, открытое всем ветрам, куда менее приятное, чем Эофервик, но и гораздо ближе к морю. Я до сих пор не решил, как заберу назад Беббанбург, но в одном можно быть уверенным — мой кузен договаривался о помощи флота, и если сообщение Меревала правдиво, этот флот собирался в Думноке. Сейчас мне надо было знать, сколько пойдёт кораблей и когда. Священник, выдавший Этельхельма, сказал, что флот не выйдет в море до дня святой Инсвиды, а до этого было ещё несколько недель, а значит, у меня оставалось время изучить порт и придумать, как заменить корабли Этельхельма на мои. И эти корабли, мои корабли, должны ждать в Гримесби, близко к морю, готовые отплыть и сделать реальностью самые страшные кошмары моего братца.

Я не сомневался, что кузен слышал о наших новых кораблях, о том, что с нами семьи, и я подозревал, что сейчас он уже начал верить в историю с Фризией. Должно быть, он рассчитывал, что даже я не стану одновременно вести войну и с Беббанбургом, и против Константина, что я расстался со своей мечтой. Он по-прежнему хочет знать, где я, и будет озадачен — почему я не приехал в Гримесби со всеми моими людьми. Но моя дочь и Сигтрюгр объявили, что я болен и лежу у них во дворце.

Когда в воздухе носятся слухи, когда сочиняют лживые истории — будь тем, кто их рассказывает.

И я направился в Думнок.

Я бывал там прежде, много лет назад, попал в ловушку в «Гусе», самой большой таверне. Враги окружили дом, я смог уйти, только устроив пожар, когда поднялась паника. В конце концов, пожар распространился, охватил большую часть города, так что уцелело только несколько домов на окраинах и высокий шаткий помост, откуда горожане следили за вражескими кораблями, кравшимися через предательские песчаные отмели в устье реки.

Я надеялся, что Ренвальд проявит осторожность, приближаясь к этому печально известному мелководью, но он без колебаний вёл Улитку между ивовыми кольями, отмечающими проход.

— Ложные знаки убрали, — сказал он.

— Ложные знаки? — переспросил Сердик.

— Здесь много лет были знаки, направлявшие на неверный путь. А теперь они отмечают настоящее русло. Гребите, ребята!

Его люди изо всех сил налегали на вёсла, стараясь провести Улитку через опасные отмели, прежде чем испортится погода. Поднявшийся порывистый ветер гнал через перекаты волны с белыми гребнями пены. Чёрные тучи затянули небо на западе, скрыв солнце и предвещая ненастье.

— Мой отец, — продолжал Ренвальд, — видел выброшенный на эту отмель пятидесятивёсельный драккар, — он кивнул на юг, туда, где под белыми барашками волн скрывались песчаные банки. — Эти бедолаги сели на мель во время прилива. Да ещё в весеннее половодье. Они шли по ложным знакам и гребли так, будто за ними гнался сам дьявол. Несчастные провозились две недели, пытаясь снять корабль с мели, но так и не смогли. Одни утонули, другие умерли от голода, а горожане просто смотрели, как они погибают. Девять или десять из них сумели выплыть на берег, и рив [1] разрешал бабам их убивать. — Он взялся за рулевое весло, и Улитка вошла в главное русло. — Конечно, всё это случилось давно, ещё до того, как это место захватили датчане.

— Теперь оно снова принадлежит саксам, — заметил я.

— Что он сказал? — переспросил Ренвальд.

— Говори громче, дед, — заорал Свитун, — что ты всё бормочешь!

— Место это теперь опять саксонское! — повысил я голос.

— И Божьей милостью саксонским останется, — сказал Ренвальд.

Гребцы налегали на вёсла. Прилив шёл на убыль, сильный юго-западный ветер дул в нос Улитки, поднимая мелкие волны. Я не завидовал людям, что под таким шквалистым ветром оказались в открытом море. Надвигалась холодная бурная ночь.

Вероятно, Ренвальд считал так же — он смотрел во все глаза, как с запада стремительно приближаются тёмные тучи.

— Думаю, стоит переждать денек-другой, — сказал он, пусть пройдёт непогода. Но это неплохое место, чтобы пересидеть на берегу.

Город выглядел почти таким же, как до того, как я его поджёг. Церковь, увенчанная крестом, по-прежнему оставалась самым заметным зданием. Тогда королём Восточной Англии был Гутрум, датчанин, перешедший в христианство. На глинистом берегу дымились десятки костров, на высоких стойках коптилась сельдь, кипели широкие котлы. Ближние дома стояли на крепких деревянных столбах, зелёная слизь на толстых стволах указывала на то, что высота прилива почти достигала пола. Весь берег реки занимала длинная пристань, два причала, переполненные кораблями.

— Прямо как в Лундене! — изумлённо сказал Ренвальд.

— Все укрываются от непогоды? — предположил я.

— Большинство здесь уже два месяца, — ответил он, — они привезли припасы для армии короля Эдуарда, но я думал, они давно вернулись в Уэссекс. Ага! — последнее восклицание относилось к замеченному им свободному промежутку на длинной пристани южного берега. Он взялся за рулевое весло, и Улитка медленно развернулась в ту сторону, но тут с одного из причалов раздался громкий крик.

— Не сюда! — кричал человек с пирса, — Не сюда! Убирайся, чёрт тебя возьми! Прочь отсюда!

Наконец, мы встали рядом с торговым судном из Фризии, у западного причала, и человек, прогнавший нас с того места, вскарабкался на борт, чтобы потребовать плату за стоянку. Над головами кричали чайки, парящие на холодном ветру.

— То место оставлено для кораблей короля, — пояснил он, считая серебро, что дал ему Ренвальд.

— Король приезжает? — спросил Ренвальд.

— Нам приказали оставить свободным этот причал, на случай, если он появится. Пока этого не случилось, но может, и приедет. Ангел может прийти, чтобы вытирать задницу моей жене, но этого тоже пока не случилось. Ну вот, вы заплатили причальный сбор, теперь давайте разберёмся с таможенными сборами, вы не против? Что у вас за груз?

Я оставил Ренвальда торговаться и повёл своих людей на берег. «Гусь» по-прежнему был самым большим строением в гавани и выглядел так же, как и до того, как я сжёг старую таверну. Новую построили похожей на старую, и бревна так же выцвели на солнце и так же поблёскивали от соли. Вывеска с изображением отвратного гуся покачивалась и скрипела на ветру. Мы ввалились в битком набитый зал, нашли две скамейки у бочки, заменявшей стол, возле окна с открытыми ставнями, выходящего на пристань. До заката оставалось ещё два часа, но в таверне было шумно от множества полупьяных людей.