Путешествие за смертью. Книга 2. Визитёр из Сан-Франциско - Иван Иванович Любенко
– Из холодных закусок предлагаю сельдь с луком. Она практически свежая, больше двух дней её в маринаде не держат. А горячее, как я подозреваю, пришло из колониальных времён: обжаренные на углях и надетые на шпажки кусочки куриного филе с соусом из оливкового масла, мёда и соевого соуса. Подают с кусочком лимона, листьями салата, горького перца и помидорами. Я ел подобное на Востоке – очень вкусно, поверьте.
– А что будем пить?
– Женевéр.
– Никогда не пробовал.
– А меня сегодня им уже угощали. Рекомендую.
– Jawohl[62]!
Кельнер не заставил долго ждать заказанные блюда, и через четверть часа Войта, подняв тюльпанообразную рюмку для женевéра, провозгласил:
– Предлагаю выпить за нашу долгую жизнь.
– Proost[63]!
– Proost!
– Селёдка здесь образцовая.
– Как сказать. На мой взгляд каспийская вкуснее.
– Каспийская? Из России?
– Да. Этот сорт сельди ещё со времён Ивана Грозного поставляли к царскому столу.
– Именно её мне пробовать не доводилось, но мой покойный отец был прав, когда говаривал, что лучше селёдки закуски под крепкий алкоголь не найти. Думаю, он этому научился у моей русской матушки.
– До большевистского переворота, в любом столичном буфете или ресторане можно было заказать «рифму», то есть стопку водки и кусок селёдки. Буфетчики и официанты понимали этот жаргон с полунамёка. Я не открою вам тайны, если скажу, что уметь правильно пить водку – гастрономическое искусство. Её температура при подаче на стол должна быть плюс 6,4–8 градусов по Реомюру, или 8–10 по Цельсию. Лёд в водку никогда не кладут, потому что, как говорят у нас: тает лёд, тают и градусы. Признаком дурного тона в России считается запивать водку. Её можно только закусывать. И лучше всего тем, что содержит соль: малосольные огурчики, грибочки, квашенная капуста или уже упомянутая селёдка. Но не стоит пренебрегать хлебом в различных бутербродных вариациях, поскольку он, как и капуста, прекрасно борется с сивушными маслами и поможет организму обрести силу, свежесть и ясный ум. Водка прекрасно подходит и под горячие блюда, но это уже отдельная и весьма длинная тема. Смешивать водку с другими алкогольными напитками можно только для приготовления коктейля.
– Шеф, вас слушать – одно удовольствие.
– А как вам женевéр?
– Блаженство рая!
– Превосходный напиток. Однако на любителя. Не всем по душе можжевеловый аромат.
– Как приятно сидеть за столиком на улице, смотреть на канал и лодки у причала. Разве я мог представить, что когда-нибудь окажусь в Голландии?
– Прекрасная страна, не правда ли? А представляете, что было бы, если бы два года назад к власти пришли местные коммунисты?
– Упаси Господь!
– Красная саранча сначала бы уничтожила всё, что было нажито предыдущими поколениями, довела бы страну до голодомора, а потом с пением Интернационала двинулась бы на Бельгию помогать «бельгийским товарищам» завоевывать власть и грабить.
– Почему вы так думаете?
– А разве не так поступили большевики, напав на Польшу?
– Вы правы… Но давайте вернёмся к нашему делу. А не кажется ли вам, шеф, что Баркли что-то утаивает от нас? Помнится, и в Берлине он не захотел, чтобы мы сопровождали его на Биржу, и сейчас всячески отнекивался от нашего присутствия. Как старый полицейский, могу предположить, что он определённо что-то скрывает, – отправляя в рот кусок жирной сельди, заключил Войта.
– Абсолютно с вами согласен. Придёт время, и мы это обязательно узнаем. Не мне вам говорить банальщину, что тайное рано или поздно становится явным.
– Боюсь, что Морлок об этом лучше осведомлён, чем мы.
– Вполне возможно. Поэтому мы и плетёмся по его следу, а надо бы уже просчитывать его дальнейшие действия.
Вацлав вопросительно поднял подбородок.
– Шеф, а как вы собираетесь его поймать? У вас имеются соображения на этот счёт?
– Только гипотезы, старина.
– И вы, как всегда, их не озвучите, – с сожалением вздохнул помощник.
– С вами приятно иметь дело, Вацлав. Вы настолько хорошо меня знаете, что мы можем обмениваться мыслями молча.
– Предлагаю за это выпить.
– А давайте закажем по рюмочке местного напитка «Advocaat». Он делается из смеси голландской водки «Bitter», мускатного ореха, яиц и сахара.
– С радостью.
Ардашев пригласил кельнера, и через несколько минут на столе появились две наполненные рюмки.
– По последней.
– А почему?
– Пора возвращаться в отель.
– Так рано?
– Да мало ли что может случиться с Баркли и его подчинёнными? Так они хоть будут знать, где нас искать.
– Тогда, как говорят у нас Na zdraví[64]!
– Na zdraví!
– Простите, шеф, я отлучусь на пару минут.
– Заодно попросите нашего официанта принести счёт.
Войта кивнул и удалился.
Почти сразу за ним появился услужливый кельнер с квитанцией.
Клим Пантелеевич расплатился, но помощника всё не было. Он вернулся минут через десять. Вид у него был взбудораженный, как будто он только что встретил живого динозавра.
– Что случилось, старина? – вставая, осведомился Клим Пантелеевич.
– Мне показалось, что я видел того самого человека, сидевшего в кафе «Унион» на Гибернской улице с ухажёром Лилли Флетчер. Ну, с тем, которого потом нашли убитым в доме номер шесть на Спалёна улице. Об этом писали «Пражские вести». Помните? Покойника звали Апостол Панайотис. По вашему указанию я следил за ним и даже подобрал отмычку к замку его комнаты. Вам же я её тогда и отдал… – Войта застыл с открытым ртом точно примороженный, так и не договорив фразы. Потом он прокашлялся и робко спросил: – Шеф, а это не вы тогда того грека… – он провёл ладонью по горлу, – прикончили?
– Бросьте, Вацлав. Зачем он мне сдался? Неужели вы думаете, что я стал бы рисковать чехословацким гражданством, благополучием своей семьи и даже жизнью ради смерти какого-то музыкантишки, да к тому же ещё и грека?
– Ну да, ну да, – кивнул он радостно, будто только и ждал такого ответа. – Я его дружка тогда сфотографировал, но карточка вышла неудачная.
– Совершенно никуда не годная, – недовольно покачал головой Ардашев. – На ней и лица было не разобрать.
– Шеф, я не виноват, – сконфуженно забегал глазами помощник. – Он находился вполоборота к камере, да и света не хватало.
– А здесь где вы его заметили?
– Когда я поднялся из-за стола, то встретился взглядом с человеком, сидевшим внутри ресторана. Этот тип вдруг резко поднялся и вышел через второй выход. Я только потом догадался, что он наблюдал за нами через оконное стекло. Как только я вспомнил, что он знакомый того покойного музыканта, я тут же я бросился за ним по улице, но он, очевидно, либо свернул за угол, либо укатил на извозчике. Я
