Андрей Степаненко - Великий мертвый
— Этому нам и надо учиться у кастилан! — стал настаивать Мотекусома и вдруг увидел, что все умолкли.
— И что же нам теперь, тоже честь потерять? — хмыкнул Какама-цин.
Воцарилось неловкое молчание; фактически Какама-цин только что обвинил своего дядю в бесчестии. Но Мотекусома лишь усмехнулся.
— Нам надо не честь потерять, а глупость, — ответил он в полной тишине. — Наши солдаты должны научиться воевать не для славы, а для победы. Понимаете? Для нашей общей пользы!
Вожди потупились. Сделать смерть — самое священное событие человеческой жизни чем-то полезным, а войну превратить в работу?!
— Ты же предлагаешь сделать солдат преступниками, — брезгливо посмотрел на него Повелитель дротиков. — Сделать их такими же, как «мертвецы», воюющие за золото.
Вожди замерли; в таком Тлатоани еще не обвинял никто. Но Мотекусома лишь восторженно улыбнулся, ушел в себя и поднял палец, чтобы не мешали думать.
— Кастилане готовы воевать за золото, — тихо произнес он. — Что-то в этом есть…
Члены Тлатокана ждали.
— Я должен это обдумать, — озабоченно вздохнул Мотекусома. — А пока я хочу остаться один.
* * *Едва Кортес проводил посольство Мотекусомы, вопреки всем ожиданиям давшее твердое и окончательное согласие на дипломатический визит в столицу, капитаны переглянулись, и к нему — от имени всех — подошел Диего де Ордас.
— Прости, Кортес. Я не верил, что тебе это удастся. Мы все не верили. Никто не верил.
Кортес молчал.
— Если ты добьешься хотя бы установления дипломатических отношений с этой державой, ты войдешь в историю всей Кастилии.
— Да что там Кастилии! — вскочил Альварадо. — Всей Священной Римской империи! Гип-гип!
— Ура! Ура! Ура! — грянули капитаны. — Качать Кортеса!
Его подхватили, куда-то понесли, а потом было горькое местное вино из агавы, горячечные споры, но Кортес как ничего не видел и не слышал. Нет, он поднимал бокалы, принимал поздравления, улыбался, но был не здесь. И лишь глубокой ночью, оставшись один, всхлипнул и с силой ударил кулаком в продавленный от вечного сидения индейский барабан.
Тот вяло отозвался.
И тогда Кортес рассмеялся, ухватил барабан так же, как берут его индейцы, выхватил узкий кастильский кинжал и, тихонько постукивая рукояткой по вибрирующей коже, пошел вкруг костра. Он шел и шел, все ускоряя и ускоряя шаг, а потом отшвырнул барабан и помчался, высоко подпрыгивая и рубя кинжалом воздух, словно окончательно свихнувшийся от бесконечной крови и лишь поэтому достигший блаженства индейский жрец.
— Висельник, говорите?! — страшно и хрипло орал он. — Висельник?!! Я вам еще покажу, кто такой висельник!
* * *На следующий день, в самом начале короткого, энергичного совещания Кортес приказал выступить в Мешико.
— Кому ты поверил?! — кричали возбужденные тлашкальские вожди. — Тебя же убьют! Возьми хотя бы восемь тысяч тлашкальцев!
— Нет! — яростно мотнул головой Кортес. — Я не настолько глуп, чтобы входить в этот город с войсками. Тысячу носильщиков я возьму, — и хватит!
— Мы туда не пойдем, — тут же известили семпоальцы. — Мы с Мотекусомой как-никак тоже в родстве. Как и с тобой. Если вспыхнет стычка, может пролиться братская кровь. Нам этого нельзя.
— Значит, катитесь домой! — весело рявкнул Кортес и повернулся к интенданту. — Алонсо! Одари наших родственничков, чем бог послал, и с почетом выставь!
— Вот это я люблю! — заключил Кортеса в медвежьи объятия Альварадо. — В огонь и воду за тобой, таким пойду!
— Но только по моему письменному приказу, — хохотнул Кортес и мягко высвободился. — Не забывай, что я еще и нотариус.
А потом они вышли, в два дня достигли очередного горного кряжа, еще сутки, двигаясь вверх, чуть ли не ползли на брюхе и, в конце концов, оказались на такой высоте, что попали в буран.
— Не отставать! — весело орал Кортес на тлашкальцев. — Что вы, как бабы брюхатые возитесь?! Живее двигайтесь! Живей!
И те крякали, скользили по снегу, падали, но все-таки делали еще один рывок и продвигали орудия еще на полшага вверх.
А едва они поднялись на самый верх, земля дрогнула и загудела.
— Санта Мария! Что это?
— Попокатепетль… Человек-гора… — с восторженным трепетом зашептали тлашкальцы. — Он сердит…
Сверху сквозь снег посыпалась горячая каменная крошка, и что солдаты, что тлашкальцы, обуреваемые мистическим ужасом, подхватили каждый свой груз и уже непонятно из каких сил, перевалили на ту сторону и, охая, покатились на задах вниз по склону. И только уже в самом низу, когда впереди показался гостиный двор, всех охватило необузданное веселье.
— Нет, ты слыхал, как громыхнуло?!
— А как земля тряслась!
— Это не земля! Это Педро своим задом камни считал!
Лишь Кортес был уже собран и сосредоточен. Он уже видел вышедшую встречать его делегацию.
* * *Когда Мотекусома лично навестил бывшего Верховного судью Союза, Айя-Кецаля, старик был потрясен. Много лет назад именно Мотекусома добился смещения слишком уж влиятельного Айя-Кецаля с поста Верховного судьи, а вот теперь просил об услуге. Нет, поначалу Айя-Кецаль хотел прогнать его, но просмотрел бумаги и понял, что сделает это, — чего бы оно ни стоило.
— С дороги, — распорядился Айя-Кецаль, и мелкие вожди, сгрудившиеся возле гостиного двора города Амекамека, испуганно расступились, — уж его-то они знали.
Айя-Кецаль, загремев портьерой из раскрашенного тростника, вошел в главную, самую лучшую комнату, и подал добившимся встречи с предводителем кастилан вождям еле заметный знак рукой. Те покорно встали и задом-задом отступили мимо него к выходу. И тогда они остались одни.
Вождь кастилан был именно таков, каким его изобразили художники Мотекусомы: высокий, статный, хотя, пожалуй, и узковатый в плечах. Только вместо щегольских оттопыренных в разные стороны тонких усов, как на рисунке полугодовалой давности, его лицо теперь покрывала борода.
«Сильная борода, — отметил старик. — Волос крепкий…»
Кастиланин что-то произнес, и два переводчика — мужчина и женщина сразу же подключились к разговору.
— Кто ты?
— Айя-Кецаль, — присел он неподалеку. — Говорить пришел.
— Ты от Мотекусомы?
— Нет, — мотнул головой Айя-Кецаль, — но сил и у меня достаточно.
Кастиланин мгновенно заинтересовался.
— Ты его враг?
— Враги… друзья… перед четырьмя лицами Уицилопочтли мы все лишь игроки в мяч! — рассмеялся старик. — Скажи, кастиланин, а кто ты?
Теперь уже рассмеялся и кастиланин.
