Анна Малышева - Обманувшая смерть

– Подавай немедля! – приказал Илларион, усиленно делая вид, что ничем не взволнован и решительно никуда не спешит. – А князь прилег отдохнуть, ему сильно неможется. Велел передать, чтобы не беспокоили, пусть гости развлекаются без него!

С этими словами он покинул особняк Белозерских навсегда.

Когда Елена вынырнула из черного забытья, в первый момент она не могла понять, где находится и как попала в это место. Грудь страшно саднило, она дышала с трудом. Холодная сырая земля леденила спину, платье промокло насквозь от ночной росы. В немыслимой высоте в ночном октябрьском небе сияли голубоватые крупные звезды.

Рядом, на расстоянии вытянутой руки, слышались чьи-то тяжелые стоны и сдавленные выкрики – кто-то с кем-то боролся, кто-то кого-то душил во тьме. Вмиг вспомнив все происшедшее, Елена приподнялась на локте, схватилась рукой за платье на груди, ожидая нащупать рану… И хотя тупая боль не проходила, виконтесса почувствовала – никакой раны от пули в ее груди нет. Она вскочила, пошатнулась, вцепилась в куст шиповника, в кровь исколов пальцы. Дерущиеся рядом в темноте люди не произносили ни слова, и только глухое звериное рычание выдавало мужчину, а яростные стоны – женщину. Елена взглянула в сторону особняка и увидела десятка два фонарей, двигающихся по саду вразнобой.

– Сюда! – крикнула она. – Сюда!

Ее крик словно придал злобы дерущимся – женщина пронзительно завизжала, но визг тут же перешел в предсмертный хрип. Елена бросилась навстречу ближайшим к ней фонарям:

– Скорее!

– Елена Денисовна! – один из огней приближался стремительнее других. Она узнала голос Савельева. Мгновение спустя он был рядом. – Я услышал выстрел и приказал искать вас повсюду! Вы целы?

Он поднес фонарь с горящей внутри свечой к самому лицу виконтессы, желая удостовериться, что с ней все в порядке. Елена выхватила у него фонарь и направила свет на дерущуюся пару.

Зрелище, которое к этому моменту осветили и другие фонари – подоспели Евгений, молодые князья Белозерские и их дворня, – было самое дикое. На земле корчилась хрипящая, полузадушенная, растерзанная женщина в изодранном черном платье. Она выглядела так, словно на нее напала стая бешеных собак. Рядом, только что отпустив горло Зинаиды, на коленях стоял седой мужчина богатырского сложения. Он сутулился и одну руку прижимал к широкой груди. Когда мужчина отнял ладонь и поднес ее к свету фонаря, на ней маслянисто блестела кровь. Елена порывисто склонилась к мужчине:

– Она стреляла в меня, а попала в вас! Вы меня спасли!

– Прости… – хрипло проговорил богатырь, делая попытку встать и тут же снова падая на колени. Клочья его седых волос виднелись в сжатых кулаках сводни, продолжавшей корчиться на земле, подобно змее, перерубленной лезвием лопаты. – Ударить тебя пришлось, а то бы… Жаль, не додушил Зинку!

Сводня издала гортанный звук, чрезвычайно похожий на карканье вороны. Глеб склонился над женщиной, посветил ей в лицо фонарем, с бесцеремонностью врача осмотрел ее посиневшую распухшую шею.

– Ну, жить она будет, – вынес он вердикт. – Правда, говорить начнет не скоро.

– Это Зинаида Толмачева, содержательница подпольного публичного дома в Гавани, – обратилась к Савельеву успевшая несколько опомниться Елена. – Она в розыске, арестуйте ее немедленно!

– Об этом можете не беспокоиться, – спокойно ответил статский советник. – Но кто вы такой?

Он обращался к седому богатырю. Тот, оставив попытки подняться, так и стоял на коленях, тщетно пытаясь зажать рану рукой. Глеб, отвернувшись от Зинаиды, достал из кармана чистый носовой платок, чтобы тампонировать рану и остановить кровь, но богатырь, не поднимая головы, осторожно его отстранил:

– Нет, доктор, это уж ни к чему. Я чую – смерть пришла. Рядом с сердцем она, никогда так близко ее не чуял… Не выгонишь уже, свила гнездо… Отнесите только меня отсюда… Хочу умереть на свету, на людях.

Глеб тут же отдал дворовым людям распоряжение поднять раненого и осторожно нести его к дому. Когда тело великана с трудом подняли шесть человек, Глеб посветил ему в лицо фонарем и с изумлением воскликнул:

– Как, это вы?! Геракл, напарник Иеффая?

– Больше я ничей не напарник, – сурово ответил Афанасий, ловя взглядом Елену, которая что-то быстро рассказывала Савельеву, указывая на Зинаиду. – Мне бы с графиней словом перемолвиться…

Елена немедленно подошла и находилась рядом все время, пока процессия медленно двигалась к дому. Она вглядывалась в лицо великана, не сводившего с нее загадочного взгляда, бездонного, каким бывает только взгляд умирающего, много страдавшего человека. Он был ей знаком и вместе с тем незнаком, этот человек. Она вспомнила, что лишь мельком взглянула на него, когда беседовала на рынке с Иеффаем, но вспоминалось что-то еще, очень давнее, прочно забытое… А великан ничем ей не помогал, и то словечко, которым он хотел обмолвиться с Еленой, оставалось не сказанным.

– Несите его в дом! – распорядилась Елена, когда подошли к самому крыльцу. Отовсюду высыпали люди Белозерских, двор полнился аханьем и пугливыми пересудами.

– Не надо, – воспротивился великан. – Положите меня здесь… На воздухе, на воле.

Поступили согласно его просьбе. Архип, явившийся словно из-под земли, успел сунуть под голову раненого охапку соломы. Елена опустилась рядом с великаном на колени.

– Вы меня называете графиней, – сказала она, беря его жесткую, страшную руку, удар которой чуть не размозжил ей грудь. – Почему? Меня давно никто так не называет.

– А я знал тебя давно… Давно! – Афанасий облизал губы. – Вот здесь все началось, на этом самом месте… Дом горел… Ты выбежала… Девчонка еще… Французы… Я застрелил их… Из того же пистолета и меня теперь…

Все, кто слышал эту бессвязную речь, решили, что великан бредит перед смертью. Но Елена, вскрикнув, склонилась и обеими руками приподняла с соломы голову своего спасителя:

– Ты?! Ты, Афанасий?! Братец?!

– Узнала-таки… – Афанасий попытался улыбнуться, но его лицо исказила гримаса страдания. – Что ж… Хорошо так умирать, у сестрицы на руках… Ты мне сестра хотя и названая, а настоящая… Только надо мне перед смертью одно слово тебе сказать… Дом-то тогда… Я поджег, не французы! И старик тут во дворе был, возился, не пускал поджигать… Я его убил, а не они. Из-за меня ты дома, матери лишилась и муки терпела. Простишь, что ли?

Он смотрел на нее долгим, страшным взглядом, в котором светилась бесконечная мука. Так узник, умирающий на дне каменного мешка, смотрит сквозь решетку в небо на далекую яркую звезду. Елена, с минуту сидевшая неподвижно, склонилась и припала к его лбу долгим поцелуем. Когда она подняла голову, бывший каторжник был мертв.