Поль Феваль - Королевские бастарды
Но кит зачастую уже уплыл, а гарпунщики только-только подоспели. Когда полиция и судебные следователи наперегонки прибегают на место преступления, Кадэ-Любимчик уже давно под водой.
Кадэ-Любимчик было только прозвищем, данным за многочисленные любовные победы, а вообще-то звали его Тюпинье. Он был уродлив, злобен и фальшив в дружбе, но отличался фантастической дерзостью по части преступлений. Несмотря на преклонный возраст, ловкостью он мог сравняться с лучшими из гимнастов.
А изворотливостью – с покойным Талейраном[18].
Таков был человек, который решил напомнить Парижу вопрос: «Будет ли завтра день?». Преступник низкого разбора, бандит, который сам всегда прикладывал руку к кровавому преступлению, теперь командовал бывшими членами совета Черных Мантий, обретавшимися когда-то на высшей ступени иерархии.
Он стал ими верховодить, пообещав следующее: отыскать сокровища Обители Спасения, завершить дела, начатые при жизни полковника Боццо-Корона, и изо дня в день трудиться на благо жизни братства.
Братство ожило.
Таинственность, что окружала Отца-Благодетеля, не шла ни в какое сравнение с теми предосторожностями, какие принимал Тюпинье по прозвищу Кадэ-Любимчик. Приказы его приходили из ниоткуда. Его никогда не видели въяве. Кто-то говорил, что он передает свои приказы Адель Жафрэ, но каким образом?
Другие шли еще дальше, утверждая, что братство лишь прикрывается именем знаменитого Кадэ, – так банды, действующие в области индустрии, покупают титул герцога или имя боевого генерала, бывшего министра или сенатора, чтобы придать себе весу.
По словам этих последних, Кадэ был слишком болен, чтобы взвалить себе на плечи такую ношу.
Но как бы там ни было, передавая приказы Кадэ или нет, но Адель Жафрэ, эта странная старуха, обладала всей полнотой власти не только у себя в доме, но и в совете сообщества, и члены восстановленного братства не знали другого командира, кроме нее.
Впрочем, глядя на теперешнее величие этой дамы, простой статистки в мрачной комедии прошлого, невольно думалось, что ей, должно быть, не по себе на троне полковника Боццо.
Однако она удерживалась на нем, правда, не без труда, хотя авторитет ее не имел, конечно, ничего общего с авторитетом полковника.
Но она не была и случайным человеком в этой игре. Любая женщина средних способностей (да и мужчина тоже, прибавлю я) сто раз потеряла бы голову среди тех сложностей, с которыми ей приходилось сталкиваться изо дня в день. И жизнь, и дела она знала куда лучше, чем можно было бы ждать от жены добряка Жафрэ. По временам в ней даже появлялось что-то от прирожденной аристократки, она вдруг вспоминала позабытые утонченные манеры, которые, разумеется, весьма противоречили ее обычным манерам и привычкам.
В общем – по крайней мере на первый взгляд, – царила она скорее благодаря изворотливости, чем силе, и жизнь ее представляла собой каждодневную борьбу со всеми, включая своих подчиненных. Так, например, от господина Ноэля она требовала сведений лишь тогда, когда знала: у нее этих сведений куда больше, чем у него. А что это, если не признак слабости?
Мы оставили их сидящими вместе в кабинете господина Жафрэ. Господин Ноэль курил трубку, а Адель, приоткрыв дверь в гостиную, спросила:
– И где же наш очаровательный принц?
И получила ответ от мэтра Изидора Суэфа, который сказал подчеркнуто недовольным тоном:
– Осмелюсь заметить, что с точки зрения приличий поведение будущего супруга оставляет желать лучшего. Он опаздывает уже на тридцать пять минут.
– Тогда, – добродушно сказала Адель, – я смогу закончить свои дела. Вы предупредите меня, когда я понадоблюсь.
И она снова закрыла дверь. Усевшись опять в кресло, она спокойно и миролюбиво проговорила:
– Мэтр Суэф ведет себя так, будто он директор тюрьмы. Он весь пропитан мещанскими добродетелями. Однако мы умеем ценить и иные.
Никто, разумеется, не догадывался, как взволновали ее последние слова господина Ноэля о какой-то соперничающей организации, которая вознамерилась победить Адель ее же собственным оружием. Она вновь со смехом попросила покурить и, разок затянувшись, тут же вернула трубку.
– Похоже, вас не волнует опоздание принца? – медленно произнес господин Ноэль.
– Детка, – ответила она, – все отлажено, как машина для вязки чулок. Если представится тебе такая возможность, погляди вблизи, как работают ее крючочки. Придумали ее мудрецы, а нам, простым смертным, осталось только двигать рукоятками и следить, как она трудится. Я знала, что принц опоздает, и даже знаю, почему. Провернуто славное дельце, и провернуто на отлично… Скажи, дружок, а ты не хочешь сдать мне экзамен? А то есть одно вакантное местечко… Мы с тобой старые друзья, ты мне симпатичен, старина Пиклюс, и мне кажется, ты достоин лучшей участи, чем быть рядовым в отряде кротов-копальщиков!
– Что за место и что за экзамен? – поинтересовался господин Ноэль. – Мне придется оставить тюрьму?
– Вовсе нет, но ты сможешь занять место того самого господина Ларсоннера, который увел у тебя Клемана Ле-Маншо. Знаешь, не огорчайся, но были люди, которые очень не хотели, чтобы ты выиграл эту игру.
– Вы? – равнодушным тоном осведомился господин Ноэль.
– Нет, – ответила Адель.
– Разве есть кто-то над вами? – удивился господин Ноэль.
– Послушай, никогда не проявляй излишнего любопытства, – резким тоном предупредила госпожа Адель. – Ни к чему хорошему это не ведет, – величественно пояснила старая дама.
– И все же… Ну что ж, экзаменуйте! – решился господин Ноэль.
– Тогда давай выкладывай все о тех, кто украл у тебя два года беззаботной праздничной жизни, которую ты собирался оплатить двадцатью тысячами бедняги узника. Не позабудь ничего. Я хочу посмотреть, знаешь ли ты о них больше нашего?
– Попробую. На тюремном дворе царила суматоха, начальник рвал на себе волосы, рыдая о своей погубленной репутации… – принялся рассказывать господин Ноэль.
– Дальше… – поторопила его Адель.
– Поначалу мне показалось, что к этому делу причастны все, кто приехал в карете, в том числе и жандармы, – до того это было странно, что Ле-Маншо вдруг так вот взял и исчез. Такое иногда случается, но, впрочем, тут это маловероятно, уж больно много было полицейских – по одному через каждые десять шагов. С другой стороны, я уверен, что между улицей Паве и Королевской площадью работало больше пятидесяти статистов, и работали они на новое братство, которое станет опять задавать старый вопрос: «Будет ли завтра день?»; то есть, может, и оно старое, раз вы утверждаете, что это одно и то же. Женщина под вуалью была сбежавшим узником, это точно, а высокий господин – Ларсоннером или… вот это мысль! Она только что пришла мне в голову! А может, этим господином были вы?!
