Экономика апартеида. Опыт ЮАР в борьбе с санкциями - Дмитрий Анатольевич Жуков
В отличие от куда более космополитичного Йоханнесбурга, возникшего из приисковых поселков на волне золотой лихорадки, фермерская Претория всегда являлась центром консервативных бурских элит. Столица Трансвааля стала колыбелью системы апартхейда, и жизнь богатых белых районов наглядно демонстрирует, как глубоко укоренилась она в обществе Южно-Африканской республики и сознании ее жителей – вне зависимости от их цвета кожи.
Внешне эти места очень похожи на рай, каким рисуют его в протестантских журналах. Среди ухоженных лужаек, на уютных тенистых улицах стоят роскошные особняки, с бассейнами и садовыми горками. В развешанных на деревьях клетках поют птицы, а по двору бегают ручные кролики. В конце осени, то есть в конце здешней южноафриканской весны, все это покрывается фиолетовой дымкой от цветов дерева жакаранда, ставшем одним из символов столицы ЮАР. Только мотки колючей проволоки, нервно гудящей от пропущенного через нее тока и яркие таблички Armed Response на высоких заборах особняков намекают на то, что в действительности скрывает за собой эта видимая идиллия.
Здесь живут англичане, евреи и прочие состоятельные люди с белым цветом кожи. Однако большинство домов в этих кварталах принадлежат бурам – потомкам голландских и французских фермеров-кальвинистов. Характерный для них консервативный уклад позволил в целости сохранить старинные интерьеры многих домов, построенных в капском стиле, напрямую происходящем от староголландской архитектурной традиции. Их интерьеры даже в мелочах воспроизводят мещанский уют Утрехта и Гааги эпохи Оранской династии, перенесенный когда-то в южноафриканский вельд.
«По представлениям буров, подлинной культурой обладают только европейцы. Однако переселенцы из Европы владели практическими навыками. Им не хватало художественной жилки, что ощущается и до сих пор. Если не считать достижений в литературе, художественная жизнь белых представляется бедной и лишенной фантазии. Как правило, в своем творчестве они лишь подражают европейским образцам. Подлинное новаторство проявилось лишь в архитектуре», – говорит современный комментатор Вернер Гартунг.
Артефакты традиционной бурской культуры можно наблюдать не только в доме-музее последнего президента Трансвааля Паулюса Крюгера, но и в жилых особняках, заставленных антикварными буфетами из черного дерева, солидными и тяжеловесными столами, монументальными кроватями и большими ванными. Впрочем, этот быт старой бюргерской Европы, перенесенный когда-то на самый Юг Африки, не мешает пользоваться всеми современными благами цивилизации в виде дорогих машин, бытовой или электронной техники, которыми нашпигованы эти виллы. Их устоявшаяся патрицианская роскошь резко контрастирует с кричащим богатством постсоветских нуворишей, хотя точно так же основана на эксплуатации и грабеже. Но даже жители Рублевки и Конча-Заспы позавидовали бы фантастически дорогой иллюминации, которую зажигают здесь вечерами в канун Хануки и Рождества. Каждый вечер любоваться на них приезжают сотни машин, дефилирующих по сияющему огнями кварталу Ватерклуф.
Автомобили играют особую роль в жизни богатого меньшинства жителей ЮАР, чья жизнь проходит на колесах, между домом, офисом и гигантскими «моллами» – кварталами, приспособленными для шопинга, занятий спортом и развлечений на любой вкус. Все эти места, оборудованные огромными автостоянками, находятся под круглосуточной вооруженной охраной, и даже днем зажиточные южноафриканцы предпочитают не выходить за их пределы пешком – по крайней мере, дальше родного квартала. А после темноты, которая наступает около семи вечера, на улицах нельзя встретить ни одного белого пешехода, настолько велик здесь страх перед криминалом.
Впрочем, сами улицы отнюдь не пустуют по вечерам. В это время возвращаются домой чернокожие работники, которые создают своим трудом сказочную красоту «белой» Претории. В каждом зажиточном доме имеется внушительный штат прислуги: несколько «боев» и «мэйдс», которые полностью ведут домашнее хозяйство особняка. Часто эти люди нанимаются на работу прямо на перекрестках кварталов. Днем здесь сидят на траве молодые подростки с вениками или мастерками – условный знак их профессии – ожидая, пока работодатели не подъедут к ним на автомобиле. Разнорабочие в среднем получают от одиннадцати до пятидесяти долларов в неделю, а постоянная прислуга может рассчитывать на прибавки и поэтому крайне дорожит своим местом. Во всем районе Ватерклуф и во всех зажиточных кварталах Претории мы ни разу не видели ни одного белого работника. Уборщики, садовники, повара, горничные, шоферы, сантехники, строители представляли здесь темнокожее большинство страны.
Удивительно, но сказочные представления о «ленивых неграх» и энергичных белых, трудом которых якобы построено все, что существует сейчас в Южной Африке, до сих пор имеют широкое распространение в наших странах. Хотя исследователь колониализма британский экономист Джон Гобсон открыто высмеивал их еще в конце XIX века.
«Жизнь белых повелителей среди низших рас носит определенно паразитический характер. Они живут за счет туземцев, и главная их забота заключается в организации труда для собственной поддержки. Нормальное положение этих стран сводится к следующему: их плодородные земли и минеральные богатства присвоены чужеземцами и обрабатываются туземцами под их управлением, главным образом ради их выгод: они не отождествляют своих интересов с интересами страны или ее народа; они остаются среди нее чуждым элементом, заезжими людьми, «паразитами» на теле своих «хозяев»… Даже в тех частях Южной Африки, где белые благоденствуют, если внимательно присмотреться к жизни, которую они ведут, она окажется явно паразитарной. Белые фермеры, голландцы или англичане, мало работают как руками, так и головой, всюду быстро облениваются и становятся «некультурными»… краткие, судорожные вспышки энергии, вызываемые заманчивыми перспективами наживы у малочисленного класса спекулянтов и дельцов в таких городах-выскочках как Йоханнесбург, только обманывают зрение и скрывают от нас глубокий основной смысл вещей».
«За три столетия в европейцах настолько укоренилась привычка думать, будто они выше некоторых видов работы, и что для выполнения таких работ существуют неевропейцы, что они просто не мыслят себе, как может быть иначе», – вторил этому через полстолетья не кто иной, как сам Хендрик Фервурд – ярый расист и «архитектор» системы апартхейда. Он заявлял, что буры должны «вернуться к труду»: однако даже самые реакционные сторонники африканского фюрера не желали, да и не могли отказаться от того, что изначально составляло самую суть сеттлерской экономической системы, обеспечиваемой политическим режимом апартхейда.
На нее указывал все тот же Гобсон. Он с откровенностью описал систему всесторонней эксплуатации «туземного» труда, главным образом обращаясь к примеру южноафриканских колоний. «Если же высшие расы селятся на землях, где рабочая сила низших рас может быть выгодно использована в земледелии, на рудниках или в домашнем хозяйстве, последние вовсе не спешат умирать, а превращаются в класс рабов, – писал этот британский экономист, рассказывая о фундаментальных принципах колониальной экономики. – Так обстоит дело… даже в тех странах, где белые имеют возможность селиться, как, например, в некоторых частях Южной Африки… Вступив в эти страны ради торговых целей, мы остаемся в них ради их промышленной
