Олеся Велецкая - Черное и черное
— Ульрике, он не хотел любить ее. Он просто хотел ее. Телом. А любят — душой и сердцем. Спроси его, хотел бы он на ней жениться. Ни один мужчина не захотел бы жениться на воине. Даже на очень красивом.
Он начал уставать от этого разговора. Но, сейчас нельзя было отступить. Он чувствовал как душа Ульрике колебалась. И, как мужчина, как рыцарь, как монах, должен был ее поддержать. Чтобы ее душа не упала.
Она снова спросила:
— И ты-ы бы не захотел жениться на ней?
— Я уже ответил. А жениться я не могу ни на ком, даже если бы захотел.
— Но, ведь ты можешь уйти из Ордена, сложив обеты.
— Это сложно и я не могу. Это мой путь, мое предназначение.
— А ты хотел бы ее телом?
— Думаю, да — честно ответил он, — но только телом.
— Но, не жениться?
— Нет.
— Я бы так не хотела, — констатировала Ульрике.
— Я бы тоже не хотел, чтобы ты хотела так.
— Это позор, — задумчиво сказал она.
— Да, — подтвердил он
— Но, я уже и так опозорена. Теми ублюдками, в лесу.
— Нет. Человек только сам может опозорить себя, совершив позорный поступок. Они опозорили себя, а не тебя. И, если кто-то попытается убедить тебя в обратном, сообщи мне, мой меч откроет истину им и тем, кто с ними согласится.
— Ты сделаешь это, несмотря на все, что я тебе сделала?
— Я сделаю это.
И она решила:
— Знаешь, я пожалуй, буду твоей сестрой. Мне очень хочется, чтобы ты меня любил. Ты правда будешь меня любить, если я буду твоей сестрой?
— Я буду любить обеих моих сестер.
— Ты точно никогда не сможешь полюбить меня как жену?
— Нет, извини, я не могу.
— Хорошо, — она улыбнулась, — зато ты можешь быть моим братом. И любить меня хоть как-то. И если меня кто-то обидит, ты ведь отрубишь им головы?
— Конечно. Отрублю всё.
— А если я встречу такого как ты, ты поможешь мне быть такой, как нужно, чтобы он любил меня?
— Я постараюсь. Но, люди ведь все равно — разные. Он может быть чуточку другим.
— Это хорошо, если он будет чуточку другим, — уверенно согласилась Ульрике, — тогда и мне будет легче быть не такой как сейчас.
И Ульрих ей улыбнулся:
— Ну что, едем домой, сестренка?
— Едем, брат — открыто и умиротворенно улыбнулась ему она.
Когда он уезжал, и прощался с бароном, она выбежала во двор и привязала к его сбруе голубой платочек, вышитый золотым и белым. Потом обняла его и убежала.
— Будь счастлива, сестренка! — крикнул он ей вслед.
Садясь на коня, он развернул платочек. На нем, на фоне переплетающегося вензеля У и У были вышиты в виде герба золотой орел и белая лебедь. А внизу было вышито: «Любимому брату. Да хранит тебя бог!» Слово «брату», судя по тому, как асимметрично оно было расположено и отличалось от всего остального, было вышито только что. Ульриху почему-то показалось, что воздух стал легче и прозрачней, что мир стал светлей и больше, и что жить ему стало намного проще. Еще, он подумал, что Ульрике, сама того не сознавая, всегда знала, что они — разные птицы.
Он развернулся к стоящему на крыльце барону и сказал:
— Прощай, Аксель. И передай мою благодарность Ульрике. У тебя хорошая дочь.
— Я знаю. Я передам. Прощай.
И Ульрих направил коня к городским воротам.
И Аксель фон Мэннинг сказал ему вслед:
— А ты не такой уж и идиот, Боненгаль. Спасибо.
Но Ульрих этого не услышал. Он мчался забрать Эрту, чтобы отвезти ее в замок своего отца и думал, также как недавно Ульрике, серьезно, долго и сосредоточено, ему надо было знать точно, что он думает, чтобы не солгать, прежде чем ответить себе на вопрос: мог он любить Эрту? По-настоящему.
Эпизод 17
Новый дом
Эрта сидела на берегу реки и смотрела в чистое зеркало воды на свое отражение. Водоем она нашла быстро. Это был слишком большой и слишком протяженный водоем, чтобы искать его долго. Все живое здесь могло указать дорогу к нему. Приведя свою одежду в порядок и искупавшись, она хотела поспать до возвращения Ульриха, но что-то помешало ей. Какое-то странное беспокоящее желание, возникшее при мысли о нем. Оно не хотело игнорироваться и не давало ей покоя. Некоторое время она экспериментальным путем, совершая разные действия, на манер детской игры «близко» и «далеко» пыталась понять, что же она хочет. Теперь, сидя у реки и смотря на свое отражение, она поняла, что подобралась к своему желанию очень «близко», и все ее дальнейшие движения с этого места будут уже «далеко». Ответ на вопрос был здесь. В ее отражении.
Все в ней было как обычно. Слишком обычно для всего того необычного, что с ней случилось за последнее время. И эта обычность сейчас и беспокоила ее, не давая расслабиться, чтобы восстановить потраченные силы. Необходимо было что-то в себе изменить. И она стала думать, что именно. Встав на ноги, она начала копаться в многочисленных карманах униформы, осматривая все, что в них находилась и оценивая, насколько каждая вещь могла способствовать решению ее настоящей проблемы. Все неподходящее она убирала назад. В итоге в ее руках осталась только расческа, веревка, прочные карабины-кольца из мягкого пластика и металлические зажимы. Она снова села, положила отобранные вещи на землю возле себя и сняла пояс. Там тоже могло быть что-то, что могло ей сейчас пригодиться. И нашлось. Графический маркер, маркирующие красители и красящиеся медицинские вещества.
Она начала с красителей. И поняла, наконец, в чем же состояла ее проблема. Ей хотелось быть красивой. Для Ульриха. Чтобы соответствовать всему тому приятному, красивому и необычному, что он открыл для нее в этом новом мире. Да, мир вокруг казался ей теперь не просто информативно-красивым, а действительно — красивым, сейчас она могла ощущать эту красоту физически. Сейчас она могла непосредственно-контактивно с ее душой ощущать своими чувствами красивые краски неба, земли, растений, животных, красоту их форм и движений, красоту звуков и красоту их гармоничного сосуществования в этом большом разнообразном, заселенном красотой мире. И только она, как ей казалось, не гармонировала с этой красотой. Она не принадлежала этому миру и даже для собственного мира была слишком неприметной и обычной. Выдающесть убийцам была полезна только боевая. Но, никак не внешняя. Красота им была ни к чему. Аккуратно раскрасив свое лицо на манер светских гражданок, и внимательно посмотрев в воду, она поняла, что делает совершенно не то. Возможно, в ее мире это и произвело бы нужный эффект, но этот мир был другим. В этом мире ее новый образ вызывал дисгармонию. Он был неуместным. И это было не красиво.
Она удалила всю краску очищающей салфеткой. И снова задумалась. Потом огляделась вокруг, чтобы понять, как именно ей нужно себя изменить, чтобы не выпадать из общего гармоничного фона. У границы леса были густые резные заросли папоротника, весь берег покрывал пышный волнующийся ковер из пестрых цветов. Она подумала, что возможно и это могло ей пригодиться. Сам красивый мир. Вернувшись к реке в зеленой юбочке из широких папоротниковых листьев на бедрах и в пестром цветочном венке на голове, она с удовлетворением отметила, что так уже лучше. Но, ее желание красоты не унималось. Тогда она сняла с косы заколку-лезвие и убрала ее в карман. Потом взяла расческу и расчесала свои чисто вымытые недавно волосы. Они были пушистые, гладкие и непослушные. Борясь за их послушание и изобретая себе новую прическу, она не обратила внимания на приближение эмоциональной ленты Ульриха. Ее занятие сейчас казалось ей настолько серьезным, что только тревожный сигнал об опасности мог прервать его.
