Федор Гайворонский - Последний тамплиер
— Холм с месяцем на шлеме слишком развернулся к противнику. Сейчас его ударят в грудь. Точно! Он долго не продержится. Он слишком поддается азарту и не думает о защите. А так нельзя. Есть закон боя — три удара — защита, один — нападение. Вот, смотри! Тот, в испанских доспехах, все делает, как надо. Не горячится, правит коня ступнями, бедра вжаты в конские бока. Видишь, как он ловко работает телом? Он постоянно держится в напряжении. Чуть противник приготовится для удара, тот уже готов увернуться. Но защита его непростая. Он только притворяется, что не нападает. Как только противник ошибется, он сразу ударит.
— Упали, упали! — закричали с трибун.
Целая когорта сражавшихся рыцарей, как по мановению посоха Мерлина, вдруг оказалась на земле.
Констебль тотчас взмахнул рукой, раздался трубный сигнал прекращения боя. Рыцари и кони смешались в кашу. Пыль, крики, конское ржание, скрежет доспехов, проклятия. Трех рыцарей унесли с арены на руках. Наверное, он поломали себе кости. Остальные вставали, отряхиваясь, понуро садились на лошадей. Было видно, что многие серьезно ранены. Герольд дал знак остальным, тем, кто не упал, разъехаться в свои стороны. Когда ристалище было приведено в должный вид, герольд возвестил итог поединка — безоговорочно победа принадлежала Холму. Удержавшихся в седле рыцарей Холма оказалось чуть ли не в половину больше.
Настал наш черед.
Герольд махнул флажком. Трубы возвестили сигнал к атаке.
Я взял топор и не спеша направился навстречу противнику. Я выбрал себе Красного, в омедненых доспехах и погрозил в его сторону топором. Он принял вызов. Оруженосец подал ему булаву.
Мы сошлись у северного края арены.
«Нет конца!» — возвестил я свой родовой девиз и ударил первым. Он лениво, как-бы отмахиваясь от меня, парировал удар и сразу ответил быстрым, сбоку, сильным ударом булавы. Я едва успел опустить щит и принять удар умбоном. Попади противник по нижнему краю щита, он смог бы отбить щит и задеть мне бок. Я снова ударил, теперь плашмя. Раз, еще раз, а потом, как бы соскользнув лезвием топора со щита противника, попытался наискось задеть его руку. Он встретил мой выпад булавой. Наши оружия соприкоснулись. Мы стали давить друг на друга, выжидая, чья рука окажется слабее. Но поединок силы продолжался недолго — топор соскользнул, булава в свою очередь, резко отошла в сторону. Мы разъехались, покрутились друг против друга и, съехавшись снова в каком-то неистовом порыве, принялись наносить друг другу частые, остервенелые удары, принимая их щитами.
Вокруг кипела битва. Поднятая копытами пыль проникала сквозь щели забрала, набивалась в глаза и ноздри. Я пожалел, что не повязал, как в Палестине, на лицо платок. Пыль скрипела на зубах. Становилось душно. То же самое испытывал и мой противник. Сквозь поперечные прорези его забрала я видел, как он щурится, как слезятся его глаза. Мы уставали.
— Как тебя зовут? — воскликнул он.
— Граф ла Мот, — ответил я.
— Погоди, граф!
Рыцарь остановил коня и откинул забрало. Я увидел улыбающееся лицо Петера Гогенгейма. Он отдал булаву оруженосцу, я в свою очередь, топор. Мы приветственно хлопнули друг друга по рукам.
— Бороться? — предложил Петер.
— Бороться! — воскликнул я.
Мы съехались и стали бороться руками, стараясь вытолкнуть друг друга из седла. По шуму ближних к нам трибун, я понял, что зрители заинтересовались нашим поединком. Борьба затянулась. Наши силы были равны. Наконец, Гогенгейму удалось захватить мою шею. Он стал ее гнуть и я не смог ничего с ним поделать. За мгновение до того, как выпасть из седла, я успел схватить его за ремень. Так, мы, оба оказались на земле. От души смеясь и потирая ушибленные при падении бока, мы поднялись на ноги. И хотя мы понимали, что выбыли из третьего турнирного сражения, мы были счастливы встрече и исходу нашего поединка. Мы взяли коней под уздцы и повели их к краю арены. Остановившись возле козел с родовыми гербами участников турнира, и сняв шлемы, мы стали разговаривать, делясь новостями и попутно комментируя сражение.
Свои роскошные доспехи Гогенгейм добыл на ристалище, в поединке, в котором за определенную плату, отстаивал честь жены одного немецкого шателье. Петер сказал, что подобное занятие — отстаивание на поединках за плату чьей-нибудь чести, приносит ему неплохой доход, позволяющий содержать двух слуг, четырех лошадей и одного оруженосца. Мне стало жаль этого странствующего в поисках заработка, немолодого рыцаря и я, назвав сумму жалования, предложил ему пойти на службу ко мне. Он с радостью принял мое предложение. И хотя сумма, которую я предлагал ему, была меньше тех денег, что он зарабатывал на турнирах, но беззаботная жизнь в тихом Шюре, крыша над головой, сытые кони и всегда готовый обед, за который не надо платить, явились более весомыми аргументами для старого рыцаря, нежели деньги.
Исход боя оказался плачевным — в седлах удержалось так мало рыцарей, что герольд был вынужден допустить до третьего, заключительного сражения в пешем строю всех, оставшихся в седлах, включая оруженосцев.
Я великодушно позволил Шарлю взять мои доспехи и участвовать в бою, чему тот был несказанно рад, а сам, облившись водой, сменив одежду, сел рядом с Петером на трибуне, специально отведенной для выбывших из турнира рыцарей. Мы захватили с собой из моего обоза фляги с вином и прекрасно провели оставшуюся часть турнира на скамье, наблюдая решающий бой в качестве зрителей, остывая после поединка и подкрепляясь добрым вином.
В решающей схватке победили рыцари Единорога. Шарль и его отряд проиграли. Особой похвалы герцога удостоился так и не открывший забрала анонимный рыцарь Совы. Его искусство столь изящного владения оружием и управления конем, восхитило всех. Приняв из рук властителя роскошные вороненые боевые доспехи с золотыми узорами и белый плащ с синим подбоем, он торжественно удалился в гордом одиночестве с ристалища, под рев трибун и победных труб.
После турнира состоялись соревнования лучников.
В них принял участие вместе с моим отрядом и Шарль, несмотря на то, после боя его руки потеряли крепость и слегка дрожали.
Когда мои лучники демонстрировали непрерывную наступательную навесную стрельбу в три потока, сам герцог аплодировал им.
Потом Шарль умудрился подстрелить одной стрелой двух из трех одновременно пущенных в воздух голубей и получил приз, и допуск в призовое состязание.
Хотя ему не удалось попасть в горлышко бутылки, не разбив его, и победителем стал другой мастер лука, я твердо решил щедро наградить своего сержанта, а его подчиненным подарить бочку вина.
