Эльвира Барякина - Аргентинец
— Это мучная пыль, — шепнул Климу Антон Эмильевич. — Мешочники везут провизию в Москву и Петроград: там с едой намного хуже, чем у нас. Вагон трясет, вот мучная пыль и летит из багажа.
Клим оглядывал суровые бородатые лица. В советских газетах спекулянтов изображали как слабых, но хитрых слизняков. Ну-ну… Чтобы ехать в переполненных теплушках за тридевять земель, таскать огромные мешки, ежедневно рисковать всем и вся, нужна такая воля, такая решительность, которая и не снилась кабинетным фельетонистам. Мешочники как раз кормили города — в казенных лавках неделями ничего не выдавалось.
На остановках двери не открывали. В них колотили прикладами, грозили кинуть под вагон гранату.
— Местов нету! — кричал революционный попик.
Через маленькое окно под потолком он совал местным мальчишкам котелок, чтобы они принесли кипятку. Расплачивались сухарями.
Играли в карты, дружно гоготали над анекдотами и рассказывали, на какой станции добрее начальство. Постепенно голоса стихли. Храп, треск поленьев в печке. Клим ткнулся головой в сложенные на коленях руки: то ли заснул, то ли задавил реальность воспоминаниями о вчерашней ночи:
Жарко натопленная комната; отсвет зеленой лампы на боках фарфоровых коней на комоде, на зеркальной плитке на платяном шкапу.
Отчаяние — как перед самоубийством — сливалось с теплой, пульсирующей радостью обнимать Нину, чувствовать, как она касается его небритой щеки, слушать ее голос:
— Я тебя нарисую: вот так, пальцами… Сначала скулу, потом бровь… Теперь ухо с приросшей мочкой жестокого убийцы.
— Почему убийцы?
— Не знаю… Так говорят: у кого приросшие мочки — тот способен на ужасные поступки.
Она тоже думала о завтрашнем дне, понимала, что так надо, но неосознанно обвиняла Клима в решимости поехать в Петроград и довести задуманное до конца. В решимости покинуть ее, пусть даже на время.
Клим проклинал свою беспечность: он должен был еще осенью выкрасть Нину, увезти, спасти от всего этого…
Пытался отвлечь ее:
— Нарисуй-ка мне большие мышцы, а то на советском пайке я скоро совсем отощаю.
— Не буду. Мужчина должен быть атлетически мускулист, но поджар. Порода подразумевает изящество.
Дикость какая — вышвырнуть себя из этого поблескивающего рая в гудящую от храпа, вонючую теплушку! Нужно было остаться, пропасть, погибнуть, но все-таки вместе…
Звук колес: так-на-до, так-на-до, так-на-до…
6
В Петроград прибыли только через неделю. Немцы наступали, население разбегалось, и большевики распорядились никого не выпускать из города, дабы Советское государство не исчезло за неимением подданных. Из страха перед шпионами и диверсантами в столицу также никого не впускали без особого мандата. Просидев несколько дней в Вышнем Волочке, Клим и Антон Эмильевич кое-как добились, чтобы их посадили на поезд, следующий до Петрограда: все-таки у одного был иностранный паспорт, а у другого — важная командировка (Антон Эмильевич сам себе выписал направление в Финляндию по делам газеты).
Остаток пути проделали с комфортом: почти в пустой теплушке, — зато нагляделись на переполненные поезда, следующие на юго-восток. В мороз люди ехали на крышах вагонов и буферах. Клим видел замерзших, валявшихся под насыпью; видел остатки крушений — сошедшие с рельс, разграбленные и сожженные поезда.
На Николаевском вокзале толпа осаждала кассы, громыхали сапогами красногвардейцы, где-то вдалеке слышались выстрелы.
— Немцы идут… немцы… — слышалось со всех сторон.
На Лиговской улице насколько хватало глаз стояли груженые возы: из-под брезента торчали канцелярские столы и древки свернутых знамен. Ломовики орали друг на друга, щелкали кнуты, ржали лошади. На возах сидели укутанные в платки женщины и дети.
Антон Эмильевич перевел изумленный взгляд на Клима:
— Это что за исход народов?
— Правительство в Москву перебирается, — хмыкнул стоявший неподалеку господин в каракулевой шапке. — Вместе с семьями, челядью и наложницами. Немцы сбросили в Фонтанку бомбу с аэроплана; видите, как большевиков взрывной волной разметало?
На взволнованную любопытную толпу надвинулись кавалеристы.
— Рас-сой-тис! Прочь! Прочь! — кричали они с явным иностранным акцентом.
— Латыши… — передернул плечами господин в каракулевой шапке.
— Что они тут делают? — спросил Клим.
— Правителей охраняют. Это дезертиры, как и все прочие, только русские-то по деревням отправились — делить землю, а латыши домой поехать не могут — в Курляндии и Лифляндии немцы. Вот и служат Советам за паек. Говорят, лучше наемников не придумаешь: они ни бельмеса по-русски не понимают, им даже взятку не сунешь.
Антон Эмильевич, хорошо знавший Петроград, объяснил Климу, как добраться до аргентинского посольства:
— С Невского свернешь на Литейный проспект, а там спросишь, где Пантелеймоновская церковь. Посол живет напротив. А я сейчас в Смольный — выбивать разрешение на выезд. Вечером встретимся у Хитрука. Ты запомнил его адрес?
Клим кивнул. Хитрук был старым приятелем Антона Эмильевича и, по его словам, должен был пустить их переночевать.
7
Роскошные здания как плесенью заросли рукописными объявлениями: чтобы лишить оппозиционные газеты дохода, большевики ввели государственную монополию на рекламу, и теперь все «Куплю» или «Продается» расползлись по стенам и фонарным столбам.
Торопились озябшие, сутулые человеческие фигуры; половина витрин разбито, окна — как черные пещеры. Вместо вывески над бывшим магазином — огромные буквы: «Граждане! Спасайте анархию!» Теперь даже анархию надо было спасать.
Клим быстро отыскал шестиэтажное здание с колоннами. Посольство охраняли польские солдаты в четырехугольных фуражках и длинных плащах. Он предъявил им паспорт, и караульный вызвал маленькую черноголовую сеньору секретаршу.
Клим рассказал ей, что он приехал в Россию по семейным делам и теперь хочет вернуться в Буэнос-Айрес.
— Следуйте за мной, — проговорила она.
В приемной на подоконниках и шкапах стояли оплывшие свечи.
— Электричество то и дело выключают, — пояснила секретарша. — По ночам, по правде говоря, жутко: недавно итальянского посла ограбили — отобрали бумажник и шубу. Сначала для охраны нам прислали кадетов, но когда произошла революция, мы сами были вынуждены прятать их от толпы. К счастью, сейчас есть поляки, но и на них надежды мало.
— Аргентина не признала Советы? — спросил Клим.
