Возмездие Сандокана. Возвращение Момпрачема - Эмилио Сальгари
– Почему ты ждал так долго? Я был мальчишкой, когда белый раджа истребил всю твою семью.
– Сил не хватало.
– Но ты же давно стал грозой малайских морей! Сам султан Варауни бледнеет при звуке твоего имени. Разве не ты одолел Джеймса Брука, могущественного правителя Саравака?
– Откуда тебе это известно?
– До нас время от времени доходили слухи о твоих похождениях.
– И приносили их, конечно, соглядатаи, разосланные озерным раджой по всему побережью, включая Лабуан? Знаю, он неотступно следил за мной. Наверняка и англичан на меня натравил, чтобы я потерял свой остров.
– Мне это неведомо, Малайский Тигр, – сказал Насумбата, однако его лицо помрачнело еще больше.
– Так сколько тебе заплатили за слежку?
– Господин, ты ошибаешься на мой счет.
– Отпираться бессмысленно. Тебя выдал тот забытый лист. На нем было записано, сколько у меня людей, сколько кораблей и даже имя моего друга Янеса. Судя по всему, ты подслушивал наши разговоры, а при первой же возможности дал деру, торопясь с донесением к хозяину.
– Никто не докажет, что знаки на листе вырезаны моей рукой.
– Ни морские даяки, ни малайцы такой письменностью не пользуются, а из сухопутных даяков ты был у меня один. Кроме того, Тигрята Момпрачема верны мне душой и сердцем, никто из них не совершил бы подобного предательства. Ты видел своими глазами, как они меня любят. Для них я – бог войны, а не простой человек.
Раненый вновь скривился, но тут же опомнился и твердо произнес:
– Повторяю, ты ошибаешься, господин. Я оставил бухту Радости лишь потому, что затосковал по родине. Море, увы, оказалось чужим даяку с суши. Я не могу жить без лесов и своей скромной хижины. А ту записку написал кто-то другой.
– Где находится твоя деревня?
– Далеко, очень далеко отсюда, в глубине бескрайних лесов, протянувшихся за большим озером.
– Выходит, тебе известна дорога на Кинабалу.
– Там нет дорог.
– Ну, это понятно. Однако же ты сумеешь отвести нас к озеру через джунгли?
Пленник взглянул на него с прищуром, помолчал, а затем произнес:
– Сумею, если оправлюсь от раны. Но туда возможно провести только небольшой отряд.
– Почему?
– В тамошних джунглях живет племя кадазан[16]. Они многочисленны и свирепы. На севере нет никого свирепее их. Если ты двинешься туда с большим отрядом, тебя сразу заметят и нападут, а ваши головы присоединятся к тем, что уже украшают их алтари.
– Это не твоя забота. Я в жизни не боялся охотников за головами.
– Честно говоря, я больше пекусь о сохранности моей.
– Ты хитер, как истинный житель лесов. Надеешься обвести меня вокруг пальца? Не выйдет, приятель. Ладно, позже еще поговорим. – Сандокан усмехнулся и повернулся к своим малайцам. – Наложите ему на ногу лубки, соорудите носилки и оттащите на берег.
Сандокан направился к выходу, и тут в хижину вошел Сапагар, которого капитан отправил обследовать залив Маруду и выяснить, кто палил из пушки.
– На нашу флотилию напали? – спросил Малайский Тигр.
– Нет, господин. И пароход, и проа в безопасности. Их команды бдительно наблюдают за побережьем.
– А кто же тогда стрелял?
– Мы услышали еще два выстрела. Похоже, они донеслись с открытого моря. Я велел гребцам проплыть около двух миль, несмотря на бурные волны, однако не заметил ни огонька.
– Надеюсь, стреляли с яхты Янеса, – задумчиво проговорил Сандокан. – Что ж, через час взойдет солнце, и мы увидим, что происходит в заливе. Передай Самбильонгу, чтобы оставался со своим отрядом караулить пленников. Всех остальных – созвать. Мы возвращаемся на берег. Мне не терпится туда попасть.
Сапагар отправился исполнять приказы, а четверо малайцев принялись делать для раненого носилки из скрещенных веток и бамбуковых стволов.
Сандокан извлек из-за широкого кушака трубку, изукрашенную жемчугом и мелкими изумрудами, набил ее и прикурил от головешки, которую подобрал у еще дымящейся соседней хижины. Не успел он сделать и пяти затяжек, как вновь появился Сапагар с двумя дюжинами пиратов.
– Мы готовы, капитан.
– Часовых выставили? Эта деревня может стать для нас бесценной.
– Часовые на своих местах.
– Окружите носилки да смотрите, чтобы раненый не сбежал. Этот подлец даже со сломанной ногой способен сыграть с нами дурную шутку.
Отряд покинул деревню через оставшийся от взрыва пролом в стене и углубился в сумрачный лес. Сандокан на ходу попыхивал трубкой. Четверо человек скользили между деревьями впереди, разведывая дорогу, чтобы не натолкнуться на засаду.
Отход был быстрым и прошел гладко. Им не встретилось ни души, лишь какой-то зверь, вспугнутый авангардом, метнулся в чащу. То ли тигр, то ли пантера, то ли безобидная бабирусса.
Заря едва занялась, когда Сандокан со своими людьми вышел к крохотной бухте у южной оконечности просторного залива Маруду. Там на якорях стояли четыре военных проа, ощетинившихся длинноствольными спингардами, а кроме того – паровой баркас, водоизмещением в пару сотен тонн. Вооружение корабля состояло из носового пулемета на шкворне[17], что позволяло вести огонь по всему горизонту, и двух крупнокалиберных пушек по бортам, неподалеку от рулевого румпеля[18].
Золотой свисток Сандокана издал протяжный звук. Малаец, дежуривший на борту, спрыгнул вниз и выбрался на берег.
– Ты слышал еще пушечные выстрелы?
– Четыре, капитан.
– Когда?
– Два часа назад.
– С тех пор все тихо?
– Да, капитан.
– Откуда доносилась пальба?
– С севера.
– Ты там ничего не разглядел?
– Ничего, капитан.
– Машина под пара́ми?
– Так точно.
– Все на борт! Скоро выясним, кто тут шумит.
Малайцы ласточками взлетели на палубу, где их встретила дюжина человек, торопливо выбравшихся из носового и кормового люков.
– Полный ход! – скомандовал Сандокан.
Резко свистнув, баркас снялся с якоря и пошел к северу, двигаясь со скоростью полтора десятка узлов в час. Из-за горизонта, озарив бескрайние джунгли на восточном берегу залива, показался край солнца. Проснулись морские птицы. Их стаи кружили над волнами, отблескивающими царственным пурпуром. В воде сновали крупные акулы, показывая то мощные хвосты, то жуткие зубастые пасти.
Сандокан облокотился о пулемет, расположенный на носу, и не сводил взгляда с северного горизонта, надеясь увидеть корабль, стрелявший ночью из пушки. Он раскурил свою великолепную трубку, однако, судя по яростным клубам дыма, от его обычного спокойствия
