Александр Дюма - Графиня де Монсоро
— Но каким образом? — почтительно осведомился Бюсси; он понимал, что, позволив шуту занять свое место, король поставил себя в смешное положение. — Прошу ваше величество объясниться, и если я действительно допустил ошибку, ну что ж, я признаюсь в этом со всем смирением.
— Рядите в золотую парчу всякий сброд, — Шико ткнул пальцем в пажей, — а вы, вы, дворянин, полковник, отпрыск Клермонов, почти принц, наконец, — вы являетесь на бал в простом черном бархате.
— Государь, — громко сказал Бюсси, поворачиваясь к миньонам короля, — я поступаю так потому, что и в наше время всякий сброд наряжается, как принцы, и хороший вкус требует от принцев, чтобы они отличали себя, одеваясь, как всякий сброд.
И он вернул молодым миньонам, утопающим в блеске драгоценностей, усмешку не менее презрительную, чем те, которыми они наградили его минуту назад.
Генрих посмотрел на своих любимцев, побледневших от ярости: казалось, скажи он только слово, и они бросятся на Бюсси. Келюс, который больше других был зол на Бюсси и давно бы схватился с ним, не запрети ему этого король, положил руку на эфес шпаги.
— Уж не намекаете ли вы на меня и моих людей? — воскликнул Шико.
Узурпировав место короля, он произнес те слова, которые подобало произнести Генриху. Но при этом шут так картинно напыжился и был настолько смешон, что половина зала разразилась хохотом. Другая половина молчала по очень простой причине: те, кто смеялся, смеялись над ними.
Трое друзей Бюсси, почуяв назревавшую стычку, сплотились вокруг него. Это были Шарль Бальзак д’Антрагэ — более известный под именем Антрагэ, Франсуа д’Оди, виконт де Рибейрак, и Ливаро.
Увидев такую подготовку к враждебным действиям, Сен-Люк догадался, что Бюсси пришел по поручению герцога с целью учинить скандал или бросить кому-нибудь вызов. При этой мысли Сен-Люк вздрогнул, он почувствовал себя зажатым между двумя могущественными и распаленными гневом противниками, избравшими его дом полем сражения.
Несчастный новобрачный поспешил к Келюсу, возбужденный вид которого всем бросался в глаза, положил руку на его пальцы, сжимавшие эфес шпаги, и стал увещевать его:
— Бога ради, дружище, уймись. Подожди, наш час еще придет.
— Проклятье! Уймись сам, если можешь! — закричал Келюс. — Ведь пощечина этого наглеца задела тебя не меньше, чем меня. Кто оскорбил одного из нас, тот оскорбил нас всех, а кто оскорбил нас всех — оскорбил короля.
— Келюс, Келюс, — не отставал Сен-Люк, — подумай о герцоге Анжуйском, это он стоит за спиной Бюсси. Правда, его здесь нет, но тем более нам надо быть настороже, он невидим, но тем он опаснее. Надеюсь, ты не оскорбишь меня подозрением, что мне страшен слуга, а не господин?
— Дьявольщина! Да кто может быть страшен людям французского короля? Если мы подвергнемся опасности, сражаясь за короля, то король сумеет защитить нас.
— Тебя — да, но не меня, — жалобно сказал Сен-Люк.
— Ах, пропади ты пропадом! И какого дьявола ты вздумал жениться?! Ведь ты знаешь, как ревнует король своих друзей.
“Ладно, — подумал Сен-Люк, — раз уж каждый думает только о себе, то не будем и мы о себе забывать. Я хочу прожить спокойно хотя бы первые две недели после свадьбы, а для этого мне надо задобрить герцога Анжуйского”.
С этими мыслями он оставил Келюса и направился к Бюсси.
Бюсси стоял с гордо поднятой головой и обводил взглядом присутствующих. Он весь ушел в слух, надеясь в ответ на брошенные ими оскорбления уловить какую-нибудь дерзость по своему адресу. Но никто на него не смотрел, все хранили упорное молчание: одни опасались вызвать неодобрение короля, другие — неодобрение Бюсси.
Последний, увидев приближающегося к нему Сен-Люка, решил, что наконец-то добился своего.
— Сударь, — обратился он к хозяину дома, — по-видимому, вы желаете побеседовать со мной, и, наверное, я обязан этой честью тем словам, которые только что произнес?
— Словам, которые вы только что произнесли? — с самым простодушным видом переспросил Сен-Люк. — А что, собственно, вы произнесли? Я ничего не слышал, уверяю вас. Я просто увидел вас и обрадовался, что могу доставить себе удовольствие поприветствовать столь высокого гостя и поблагодарить его за честь, оказанную моему дому.
Бюсси был человек незаурядный во всех отношениях: смелый до безрассудства, но и в то же время образованный, остроумный и прекрасно воспитанный. Зная несомненное мужество Сен-Люка, он понял, что долг гостеприимства одержал в нем верх над утонченной щепетильностью придворного. Всякому другому Бюсси не преминул бы слово в слово повторить сказанную им фразу, то есть бросить вызов в лицо, но, обезоруженный дружелюбием Сен-Люка, он отвесил ему вежливый поклон и произнес несколько любезностей.
— Эге! — сказал Генрих, увидев, что Сен-Люк разговаривает с Бюсси. — Мне кажется, мой петушок уже обругал капитана. Правильно сделал, но я не хочу, чтобы его убили. Пойдите, Келюс, узнайте, в чем там дело. Впрочем, нет, у вас слишком горячий нрав. Пойдите лучше вы, Можирон.
— Что ты сказал этому фату? — спросил король, когда Сен-Люк вернулся.
— Я, государь?
— Ну да, ты.
— Я пожелал ему доброго вечера.
— Вот как! И это все? — сердито буркнул король.
Сен-Люк понял, что сделал неверный шаг.
— Я пожелал ему доброго вечера, — продолжал он, — а потом сказал, что завтра поутру буду иметь честь пожелать ему доброго утра.
— Хорошо. А я было усомнился в твоей смелости, храбрец.
— Но, ваше королевское величество, окажите мне милость сохранить это в тайне, — подчеркнуто тихим голосом попросил Сен-Люк.
— Черт побери! Само собой, я не собираюсь тебе мешать. Хорошо бы ты избавил меня от него, но сам при этом не пострадал.
Миньоны обменялись между собой быстрыми взглядами, но Генрих III сделал вид, что ничего не заметил.
— Ибо в конце концов, — продолжал он, — этот наглец стал совершенно невыносим.
— Да, да, — сказал Сен-Люк. — Но будьте спокойны, государь, рано или поздно на него найдется управа.
— Гм, — недоверчиво хмыкнул король, покачивая головой, — шпагой он владеет мастерски. Хорошо бы его покусала бешеная собака. Так бы мы от него отделались без всяких трудов.
И он бросил косой взгляд на Бюсси, который разгуливал по залу в сопровождении трех своих друзей, толкая или высмеивая всех, кого он считал врагами герцога Анжуйского, — само собой разумеется, это были сторонники короля.
— Черт побери, — закричал Шико, — не смейте обижать моих любимчиков, мэтр Бюсси, а не то, будь я хоть король-раскороль, я обнажу шпагу не хуже любого шута!
