Альберто Васкес-Фигероа - Сьенфуэгос
Сьенфуэгос тут же откликнулся с вершины другой неприступной скалы. Так они и перекликались прямо над головой оскорбленного мужа и его собак. Конечно, смысл этого разговора был виконту непонятен, но в его душе твердо засело стремление убить соперника и отомстить за поруганную честь.
Именно тогда пастух и узнал, что волшебное создание, перевернувшее всю его жизнь, оказалось не только замужней дамой, да при этом еще и владелицей половины острова; ему было бесконечно больно осознавать, что он никогда больше ее не увидит, хотя его душа и тело взывали к ней денно и нощно.
Ему не было дела до виконта, и, конечно, он даже не задумывался о том, что его враг в это время целеустремленно взбирается по крутой тропе, и впереди бегут три огромные собаки; уж он-то знал, что как бы ни был храбр этот человек и каким бы оружием ни владел, от него все равно не будет толку в этих горах, которые испанцам покорить не под силу, он же мог перемещаться по здешним склонам и уступам даже с закрытыми глазами. Его терзала лишь мысль о том, что ему никогда больше не суждено обнять то дивное создание, которое всего за несколько дней заставило его забыть многолетнее одиночество. Никогда больше он не ощутит ее запаха, не услышит тихого голоса, шепчущего на ухо нежные слова, смысла которых он не понимал, и никогда не сможет сам сказать ей тех слов, которые он мечтал кому-нибудь сказать, но некому было их выслушать.
Капитан приближался.
Ствол его ружья то и дело вспыхивал на утреннем солнце; фигура то исчезала среди скал, то вновь появлялась, лай собак слышался уже совсем близко. В то мгновение, когда виконт поднимался по горной тропе как раз под скалой, на вершине которой затаился пастух, Сьенфуэгос вдруг подумал: что будет, если толкнуть ногой ближайший валун, и тот покатится вниз, увлекая за собой множество других камней?
От хозяина «Ла Касоны», вероятно, не останется даже мокрого места.
Как и от его собак.
Искушение одолевало его в течение нескольких секунд. Оно кружило рядом и раздувало его рыжую гриву, а потом коснулось плеча, словно испуганная разноцветная бабочка. Но Сьенфуэгос, собравшись с духом, отогнал его прочь, поняв, что не сможет убить человека, и продолжал сидеть неподвижно, покусывая травинку и молча наблюдая, как враг взбирается вверх по тропе.
Тот вдруг поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.
Несмотря на то, что их разделяла добрая сотня метров, парнишка был поражен необычайной силой этого человека, чья борода и грозный взгляд внушали несомненное уважение.
Капитан Леон де Луна поднял ружье.
Стоящий на вершине горы пастух не пошевелился, а лишь чуть сильнее стиснул конец своего шеста, внимательно следя, как противник прицеливается. Лишь в тот миг, когда виконт решил выстрелить, он оттолкнулся ногами и взлетел в воздух почти по дуге, а потом приземлился на соседнюю скалу.
Его недруг разразился короткой тирадой, закончив ее возгласом отвращения:
— Ах ты, вонючая обезьяна! — пробормотал он.
Он отдал собакам команду, и те бросились вверх по склону, но тут послышался какой-то легкий шум: это со склона сорвался тяжелый валун, и один из псов — великолепный дог, натасканный знаменитыми флорентийскими тренерами и прошедший через сотни схваток, получил прямой удар в лоб. Пес отлетел, взвыв от боли, и покатился кувырком с утеса на утес, чтобы закончить свое падение на дне ущелья, в трехстах метрах ниже.
Остальная свора тут же замерла, псы в ужасе глядели на кошмарное падение, после чего вернулись за указаниями к хозяину. Тот сердито прикрикнул им, чтобы перегрызли глотку проклятому сукиному сыну.
Однако при всем бесстрашии и решимости бедные животные были всего лишь собаками, без всякой надежды стать птицами или козами, так что, когда они наконец добрались до вершины, им осталось лишь лаять и скалить зубы, потому что коварный беглец, оттолкнувшись длинной палкой, легко перелетел через пропасть и теперь нагло взирал на них с другой стороны.
— Боже ты мой! — только и смог вымолвить капитан Леон де Луна, когда наконец добрался до вершины скалы вслед за своими собаками; только теперь до него наконец дошло, на какую дичь он объявил охоту.
Он, конечно, слышал бесчисленные байки о непостижимых талантах островитян-пастухов; таланты эти были обусловлены особенностями местного прихотливого ландшафта. Вероятно, эти таланты аборигены в какой-то мере унаследовали от предков-обезьян, чья кровь все еще текла в их жилах. Но виконту даже в голову не могло прийти, что человек при помощи одной лишь гибкой палки и собственных босых ног, пальцами которых он цеплялся за скалы, словно когтями, способен вот так запросто пересечь широченную пропасть, словно он и вовсе не человек, а горный баран.
Капитан успокоил собак, положил оружие и сел, чтобы перевести дыхание и как следует обдумать сложившееся положение.
С другой стороны ущелья, менее чем в сотне метров, за ним наблюдал Сьенфуэгос.
— Это тебе не поможет! — в ярости крикнул капитан. — Остров слишком мал, и рано или поздно я до тебя доберусь. И чем дольше ты будешь скрываться, тем хуже для тебя, потому что я подвергну тебя таким пыткам, что ты проклянешь тот час, когда родился на свет.
Пастух ничего не ответил; он знал лишь сотню слов на простейшем кастильском наречии, тогда как его противник говорил с сильным арагонским акцентом. Так что он даже не понял большую часть того, что кричал виконт, а потому продолжал спокойно сидеть, наблюдая за противником и отчаянно пытаясь понять, почему тот так стремится его убить. Вроде бы ничего плохого он не сделал, никого не обидел, хорошо присматривал за козами, не воровал по домам, не приставал к женщинам и даже не спускался в деревню.
Он всего лишь купался в чистой лагуне и позволил прекрасной незнакомке ласкать себя, а потом переворачивался на спину, и девушка открывала ему непостижимые тайны, о существовании которых он даже не догадывался.
Мог ли он отказаться это этого? Мог ли ее оттолкнуть?
Без сомнения, она была важной дамой, одной из тех, которым простой пастух должен беспрекословно подчиняться, и он никогда не позволял себе иного, лишь выполнял ее капризы и просьбы, и по ее приказу оставался неподалеку от лагуны.
Но теперь там сидел виконт со своими ружьями и собаками и ледяным взглядом изучал окружающую местность, отмечая каждую деталь, чтобы найти способ загнать Сьенфуэгоса к пропасти и спустить на него злобных зверюг, которые тут же разорвали бы его в клочья.
Что еще оставалось Сьенфуэгосу? Только бежать.
Он взглянул в небо — солнце стояло почти в зените, как можно точнее рассчитал время и расстояние и, наконец, уверился, что у него получится. Пастух медленно поднялся и удалился, не оборачиваясь, в сторону самых неприступных вершин острова.
