Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)
Ионатан был высок ростом, но его тело еще не налилось силой. Он казался худым и неловким рядом с уверенным Антифоном. Юноши приблизились и какое-то время двигались по кругу, рассматривая друг друга. Честно говоря, Антифону нравилось умное лицо Ионатана. Они вполне могли бы подружиться, если бы не эта фанатичность во взгляде иудея, эта непоколебимая, отвергающая любые альтернативы приверженность своему Богу.
Лениво усмехнувшись, Антифон первый ударил Ионатана. Мотнув от удара головой, Ионатан облизал пересохшие губы и бросился вперед. Дальше он ничего не помнил. Он сражался с гневом оскорбленного человека, не допускающего никакой, даже словесной, попытки прикоснуться к Храму. Раз он не сумел объяснить язычникам, что разум их просто примитивен и не способен постигнуть неосязаемого и неприкасаемого Бога, раз бессилен он, Ионатан, подобрать главные слова, то уж кулаками он свое докажет.
Такого пыла Антифон не ожидал. Презрительная улыбка исчезла. Было видно, что он с трудом сдерживает наступление Ионатана. По лицам обоих потекла кровь, мешаясь с потом и грязью. Они упали и покатились по камням дороги.
Антифон почувствовал, что изнемогает. Он был готов закончить сражение, лишь бы удалось выйти из него, не уронив своего достоинства. Его толкнуло к поединку стремление повысить свое самоуважение и лидерство, желание покрасоваться перед приятелями, театрально поставив ногу победителя на грудь лежащего в пыли поверженного иудея, но самому упасть от ударов этого ненормального, изуродовать свое красивое лицо его оплеухами и пощечинами в намерения Антифона совершенно не входило.
А Ионатан словно и не замечал ударов по своему телу. Стоявшие вокруг греки сначала громко смеялись и взрывом насмешливых выкриков отмечали каждый удачный, попавший в цель удар Антифона, но постепенно замолчали.
Они почувствовали в этом худом подростке то, чего не было в их вожаке, а именно способность умереть здесь и сейчас, но не отступить. Легкое приключение становилось чем-то, к чему они не стремились, наполнялось ожесточением, которого им было не нужно. В душах их поднялась злость, и уже готовы были они броситься вперед, вмешаться в драку и смять этих двух подростков с их противными обычаями, варварским фанатизмом, нежеланием уступить.
Положение спас патруль римских легионеров, появившийся из-за поворота улицы. Солнце блеснуло на бронзовых накладках поясов и на рукоятках коротких мечей. Загрохотали по каменным плитам подошвы подбитых металлическими гвоздями калиг[7], заскрипели ремни, перекрещенные на бедрах.
– Задержат – накажут плетьми, – испуганно выдохнул Эфраим.
Обычно грекам нечего было опасаться солдат размещенного в Кесарии римского гарнизона. Чаще всего легионеры принимали сторону эллинов. Но в последнее время римскому прокуратору Антонию Феликсу надоели беспорядки, и, стремясь быстрее их прекратить, административные власти начали наказывать всех без разбору. Так что теперь наказание плетьми, а то и палками, могло ожидать и эллинов. К тому же для Антифона появление легионеров было спасительным. Оно дало именно тот повод, который был ему нужен, чтобы прекратить драку и в то же время сохранить свое изнемогающее от усталости достоинство.
– До следующей встречи, – с трудом шевельнул он разбитыми губами, и греки исчезли, углубившись в поперечную улицу.
Поддерживая еле живого, спотыкающегося друга, Эфраим увлек его в противоположную сторону. Римляне никого не преследовали.
Добравшись до улицы, на которой был расположен дом отца, Ионатан распрощался с Эфраимом и, как тот ни настаивал, не позволил ему идти далее. Предстать перед родными побитым и поддерживаемым другом! Ну нет, на такое унижение Ионатан был не согласен.
Новый дом Боаза бен Барака являлся для его владельца символом успешности и благосостояния, предметом его гордости и даже некоторого самодовольства. Выстроенный в престижном районе вилл, отделанный белым мрамором, дом был красив и удобен. В архитектуре дома чувствовалось сильное греческое влияние, и прежде всего в наличии атриума.
Хотя справедливости ради надо сказать, что идея атриума, то есть внутреннего дворика, ведет свою историю с более древних времен и из страны, расположенной много восточнее Греции, а точнее, из древней Месопотамии. Так что, какой народ более повлиял на идею создания жилища вокруг очага, сказать затруднительно.
Подойдя к массивной входной двери, украшенной по сторонам двумя полуколоннами, Ионатан постоял в некоторой нерешительности. Юноше хотелось бы пройти в свою комнату незамеченным, но сделать это было довольно сложно. Дверь заперта, и надо было стучать, а стучать – значит привлекать к себе нежелательное внимание домочадцев и слуг. Впрочем, выбора не было.
Не лезть же, в самом деле, через высокий забор. Вот уж тогда бы он выглядел более чем глупо.
Пока юноша раздумывал, за дверью послышались неспешные шаги и она открылась, дав возможность Ионатану быстро проскочить мимо вздрогнувшего от неожиданности и отшатнувшегося к косяку Зевулона. Но как ни проворно он это сделал, старый слуга все же успел заметить следы битвы на лице юноши и обеспокоенно-любопытно закрыл дверь с внутренней стороны, откладывая свой поход в лавку и ожидая, как события будут разворачиваться дальше.
Внутренний двор, покрытый мраморными плитами, был своего рода световым колодцем, через который освещались спальни и все прочие помещения дома. Отсутствие окон делало спальни прохладными даже в самые жаркие дни, а маленький их размер давал возможность быстрого обогрева в дождливые зимние месяцы.
Решив, что во двор он проник удачно, Ионатан торопливо направился к себе, в блаженную прохладу спальни, где он мог привести себя в порядок. Ему претило показаться родным в столь неприглядном, несовместимом с его новым положением, как ему думалось, виде.
Пересекая широкими шагами двор, Ионатан слышал, как на кухне привычно ворчит старая кухарка, распекая мальчишку-раба, данного ей в помощь, как в кладовой слуги передвигают тяжелые глиняные кувшины с вином, маслом и медом, как шумят жернова, перемалывая зерна пшеницы.
Скрыться незамеченным в своей комнате Ионатану, увы, не удалось. Впрочем, он это и предполагал, зная, что все в доме находится под неусыпным вниманием и контролем матери. Потому он лишь уныло вздохнул и остановился, когда мать его окликнула.
Мирел легко поднялась с деревянного кресла, стоящего в тени колоннады, и направилась к юноше. Стройная, в свободном длинном одеянии, она двигалась уверенно, неспешно. Густая сеточка с золотыми нитями, под которую были упрятаны волосы, поблескивала на солнце. Мирел обвела взглядом красивых глаз истерзанное, в подтеках пота и запекшейся крови, грязное тело младшего сына, но ни о чем не спросила, не заахала и не запричитала, а лишь, вызвав слугу, приказала приготовить ванну.
