Бернард Корнуэлл - Стоунхендж

— Кто хотел тебя убить?

— Он! — завизжал Сабан, указывая вверх на холм, где появился Ленгар со своим длинным луком и вставленной в него стрелой.

Ленгар остановился. Ничего не сказав, он осмотрел группу людей, заслонивших брата, и убрал стрелу.

— Ты хотел убить собственного брата? — Галет посмотрел на своего старшего племянника.

— Это Чужак, а не я. — Ленгар засмеялся. Он медленно спускался с холма. Его длинные чёрные волосы сильно намокли от дождя, и, облепив голову, придавали ему устрашающий вид.

— Чужак? — спросил Галет, сплюнув, чтобы отвести беду. Многие в Рэтэррине считали, что Галет должен быть следующим вождём племени вместо Ленгара, но соперничество между дядей и племянником отступало перед угрозой нападения Чужаков.

— Там Чужак? — спросил Галет.

— Один единственный, — беззаботно ответил Ленгар. Он засунул стрелу Чужака в свой колчан. — Всего один, — повторил он. — И он уже мёртв.

— Ты в безопасности, малыш, — сказал Галет Сабану. — В безопасности.

— Он пытался меня убить! — настаивал Сабан. — Из-за золота! — в доказательство он показал золотой ромбик.

— Золото? — спросил Галет, забирая монетку из руки племянника. — Это то, что ты нашёл? Золото? Лучше отдадим это твоему отцу.

Ленгар бросил на Сабана взгляд, полный жгучей ненависти, но было уже слишком поздно. Сабан видел сокровище, он остался жив, и теперь их отец узнает о золоте. Ленгар сплюнул, и зашагал обратно на холм. Он скрылся за пеленой дождя, рискуя под гневом бури, чтобы спасти остаток золота.

Это был день, когда чужеземец пришёл в грозу в Старый Храм, день, когда Ленгар пытался убить Сабана, день, когда в Рэтэррине всё навсегда изменилось.

Непогода бушевала над землёй всю ночь. Дождь сильно помял посевы, и превратил тропинки на холмах в бурные ручьи. Болота к северу от Рэтэррина сильно затопило, а река Мэй вышла из своих берегов, смывая поваленные деревья со склонов долины, которая пролегала между холмами, пока не достигала большой излучины, где был построен Рэтэррин. Ров вокруг Рэтэррина был затоплен, ветер срывал соломенные крыши с хижин и стонал среди деревянных столбов храмовых колец.

Никто не знает, ни когда первые люди пришли на эту землю рядом с рекой, ни когда они открыли, что Эррин — бог этой долины. Должно быть, Эррин как-то проявил себя этим людям, потому что они назвали своё новое поселение его именем и окружили храмами его долину. Это были простые святилища — расчищенные участки леса, с кольцом из оставленных на своих местах стволов. И в течение многих лет, никто не знает скольких, люди приходили по лесным тропам к этим деревянным кругам, чтобы просить богов о милости. В те времена люди Эррина расчистили большую часть леса, вырубая дубы, ясени и орехи и высаживая ячмень и пшеницу на маленьких полях. Они ловили рыбу в реке, которая была посвящена жене Эррина — Мэй, они пасли домашний скот на лугах и свиней на участках леса между полями. Молодые мужчины охотились на кабанов, оленей, зубров, медведей и волков в диких лесах, расположенных далеко в глуши за пределами круга святилищ.

Первые храмы сгнивали, создавались новые, в своё время и новые становились старыми, но они всё ещё были деревянными, хотя теперь круги были из отёсанных бревён, установленных в центре участка, окружённого насыпью и рвом в виде обширного круга. Всегда в виде круга, потому что, жизнь была круглой, небосвод был круглым, горизонт был округлым, солнце — круглое, и луна вырастала в полный круг, поэтому все святилища в Каталло и в Друинне, в Мэдэне и в Рэтэррине, почти во всех селениях, рассеянных на Земле, были созданы в виде кругов.

Каталло и Рэтэррин были двумя очень похожими племенами в центральных землях. Они были связаны кровными узами, и ревновали друг друга как две жены. Преимущество одной было оскорблением для другой, и этой ночью Хенгалл, вождь людей Рэтэррина, размышлял о золоте Чужаков. Он ожидал, что Ленгар принесёт ему сокровище, но, хотя Ленгар уже вернулся в Рэтэррин с кожаной сумкой, он не пришёл в хижину отца. А когда Хенгалл послал за ним раба, ответил, что слишком устал, чтобы выполнить его требование. И теперь Хенгалл держал совет с главным жрецом племени.

— Он бросает тебе вызов, — сказал Хирэк.

— Сыновья всегда бросают вызов своим отцам, — ответил Хенгалл. Вождь был высоким, крупным мужчиной с покрытым татуировками лицом и большой лохматой бородой, промасленной жиром. Его кожа, как и у большинства людей его племени, была тёмной от въевшихся в неё копоти, грязи, земли, пота и дыма. Под этой грязью его крупные руки были отмечены множеством синих татуировок, показывающих, как много врагов он убил в сражениях. Его имя означало — Воин, но Хенгалл-Воин мир любил больше, чем войну.

Хирэк был старше Хенгалла. Он был худым, его суставы болели, а борода была очень редкой. Хенгалл мог сам руководить племенем, но Хирэк разговаривал с богами, и поэтому его совет был важен.

— Ленгар будет бороться с тобой, — предостерёг Хирэк.

— Не будет.

— Он может. Он молодой и сильный, — произнёс Хирэк. Он был обнажён, хотя его кожа была покрыта засохшей меловой кашицей, на которой одна из его жён вывела растопыренными пальцами извилистые узоры. Череп белки висел на ремешке на его шее, а на поясе было кольцо из ракушек и зубов медведя. Его волосы и борода были жесткими от красного ила, который высыхал и растрескивался от сильного жара от очага Хенгалла.

— А я старый и сильный, — сказал Хенгалл. — И если он будет сражаться, я убью его.

— Если ты убьёшь его, — прошипел Хирэк, — у тебя останется только два сына.

— Только один, — огрызнулся Хенгалл. Он сердито посмотрел на главного друида, раздражённый напоминанием о том, как мало у него сыновей. У Китала, вождя племени из Каталло, было 8 сыновей, у Осэйи, который был вождём Мадэна до того, как Китал захватил его, было шесть, а у Мелака, вождя Друинны — одиннадцать. Хенгалл чувствовал позор, что стал отцом всего лишь трём сыновьям, а ещё большим позором было то, что один из его сыновей был калекой. Конечно, у него были и дочери, и некоторые были живы, но дочери — это не сыновья. А своего среднего сына, заикающегося дурачка Камабана, он не признавал своим. Ленгара он признал, Сабана — тоже, но не среднего сына.

— Ленгар не бросит мне вызов, — заявил Хенгалл, — Он не осмелится.

— Он не трус, — предостерег жрец.

— Да, он — не трус, — улыбнулся Хенгалл. — Но он сражается только тогда, когда знает, что может победить. Вот почему он будет хорошим вождём, если останется в живых.

Жрец сел на корточки возле центрального столба хижины. Между его коленями лежала кучка тонких костей — рёбра детей, умерших прошлой зимой. Он потолкал их длинным белым пальцем, выкладывая случайные фигуры, которые он истолковывал с задранной кверху головой.