Христиан Вульпиус - Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников
— У тебя сегодня скверное настроение. Хочешь выпить? Нет? Ну так выпью я. К чему эти мрачные мысли? Все равно уже ничего не изменишь, — слишком поздно!
— Горе и мне, и тебе, и всем нам, что уже слишком поздно! О Альтаверде, какая погибель нас ждет? — печально вопросил Ринальдо.
— Каждому предначертана своя. Но не все ли равно, кто будет кормиться нами после нашей смерти — черви, рыбы или вороны… Во всяком случае, мы не будем сами платить могильщикам. Вход в жизнь — единая тропа, на которую равно вступают и короли и нищие. А вот для выхода есть множество ворот. Выйдем ли мы через средние или боковые ворота, никакой разницы нет. Только выпустят нас наверняка. Будет небу угодно, так мы спокойно умрем в своих постелях, как все другие люди, которым это тоже суждено.
— Спокойно? — переспросил Ринальдо. — Многие ли умирают спокойно? А боль, а муки, что же, не в счет? Страдают все. Другое дело, что не все умирают с позором!
— С тех пор как ты влюбился, — ответил раздраженный Альтаверде, — с тобой невозможно разговаривать. Кто завлек тебя к нам?
— Мое легкомыслие, — вздохнул Ринальдо.
— Ну так и пеняй на него, а на себя нечего злиться. Что выбрал, то выбрал. Теперь ты ничего изменить не можешь, держись начеку, вот и все. А найдешь свою погибель, так не по своей вине. Кем был бы ты, если бы остался в Остиале и пас бы там коз твоего отца?
— Кем мне теперь не быть. Честным человеком!
— Ты совершил такие великие деяния, которым должны завидовать благороднейшие люди… — возразил Альтаверде.
— Деяния эти не имеют никакой ценности. Их совершил разбойник…
— Но это ничуть не умаляет ценности великодушных поступков! Сам черт и тот может иной раз послужить добру…
— Кто выбрал черное ремесло, того ничто не обелит, — настаивал Ринальдо.
— Будь прокляты твои слова! — вспылил Альтаверде. — Разве не лились из твоих глаз слезы радости? Разве не возносили тебя в молитвах? Разве не благословляли тебя?
— Но они не знали, что благословляют разбойника.
Тут Альтаверде еще больше рассердился:
— Так казни самого себя! Молись, постись, хлещи себе до крови спину, бормочи «memento mori!»[2] и становись картезианцем. Почему ты умаляешь то благое, что сотворил?
— О, лучше бы я остался со своими козами! Говорю тебе — не вправе я ни похваляться своими делами, ни радоваться им, ибо хоть и были кое-какие из них добрыми, но куда больше было недобрых, кои все-таки приведут меня однажды на виселицу… — со вздохом ответил Ринальдо.
— Так разве ты уже там, что так вздыхаешь?
— О Альтаверде! Кто знает час своего конца?
— Никто. И это хорошо, иначе как можно было бы спать спокойно! А сон — это лучшее, что есть в жизни человека…
— Нам ли спать спокойно?
— Я лично так и поступлю. Спокойной ночи! Следи, чтоб огонь не потух. А захочешь спать, так разбуди меня.
Раздосадованный Альтаверде завернулся в плащ и улегся спиной к Ринальдо.
Он и в самом деле тотчас заснул. А Ринальдо взял свою гитару, тронул струны и запел:
Ах! Среди долин цветущихЖил я, вольностью дыша,От унынья, дум гнетущихДалека была душа.Мальчиком, бывало, милым,Беззаботно веселюсь…Днесь — преступником унылымБезнаказанно томлюсь.
К небу устремлялось око —Зеркало души простой,Детски-ясной и высокой,Не спознавшейся с тоской!А теперь померкли очиОт бессонниц и тревог,И душа мрачнее ночи —Так ее долит порок!
Добрый дух меня оставил,В страхе от меня бежал,Сердце мраку предоставил,Беспокойству волю дал.Душу повязали путы,Смят, разорван мой венок,И счастливые минутыТягостны мне, как упрек.
Тут вдруг залаял один из чутких догов, лежавших у костра. Альтаверде вскочил, схватился за карабин. Ринальдо не успел еще крикнуть: «Кто идет?», как получил знак, что это один из их товарищей. Собаки замолчали, и к костру подошел Николо.
— В чем дело? — спросил Альтаверде.
— Мне поручено вам передать, что вдали были слышны колокольчики мулов, — ответил Николо.
— В такую-то ночь?
— Кто-то, верно, заблудился.
— А вы все еще у горного прохода?
— Пьетро и Джамбатиста ушли на разведку. Остальные тридцать там же, все в сборе.
— Джироламо тоже с вами? — спросил Альтаверде.
— Да… Он уже заранее радуется, что заполучит мулов. — Николо рассмеялся.
— Это уж как водится!
— Альтаверде! — вступил в разговор Ринальдо. — Не пойти ли тебе к нему? Ты же знаешь Джироламо, он ведь всегда забывает об осторожности.
— Как скажешь, так и сделаю.
— И пришли ко мне Чинтио. Я буду ждать его здесь.
— Хорошо, — сказал Альтаверде.
— И… постарайтесь не проливать кровь!
— Постараемся… — согласился Альтаверде.
— Атаман! Ты хочешь остаться один? — испуганно спросил Николо.
— Да, пока не придет Чинтио.
— Тогда поспи немного, — посоветовал Альтаверде.
— Если смогу! Оставьте мне псов.
— Спокойной ночи! — пожелал атаману Альтаверде.
— До счастливой встречи! — крикнул Николо.
Они ушли. Ринальдо подбросил хвороста в костер, лег под дерево и натянул на голову плащ. Над ним неистовствовала буря, сухие ветки в костре громко трещали.
— Ах! — вздохнул Ринальдо. — Храните меня все святые и добрые ангелы!.. Так с искренней верой молился я некогда, засыпая. А теперь не в состоянии больше молиться и сон не идет. О, если бы я мог хоть плакать!
Тут залились лаем собаки. Ринальдо откинул плащ, вскочил на ноги и схватился за пистолеты. Собаки яростно бросались на какого-то человека. Ринальдо усмирил догов и шагнул навстречу подходившему, тот оказался старцем с седыми волосами и бородой, в коричневых одеждах. В правой руке старик держал посох, в левой — потушенный фонарь. Маленькая собачонка испуганно жалась к нему.
— Кто ты? — обратился к нему Ринальдо.
Старец ответил:
— Меня знают под именем Брат с горы Ориоло. Иду из ближайшего городка. Я там, как обычно, заказал немного провианта. Теперь возвращаюсь в скит. Буря погасила свет моего фонаря, и я, как ни хорошо знаю эту местность, все же сбился с пути. Позволь мне зажечь фонарь. Тогда я снова найду дорогу… Спи спокойно!
— Как ты думаешь, кто я? — спросил Ринальдо.
— Я рад, что нашел тебя у этого костра, ведь я опять буду с огнем.
— А за кого принимаешь ты меня?
— Не все ли мне равно, кто ты.
— Судьба вынуждает меня скитаться тут. А Ринальдини, этот пресловутый разбойник, говорят, орудует как раз в этих долинах, — сказал Ринальдо, и в глазах его сверкнула искорка.
