Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух

— Ты Дарган Дарганов, атаман станицы Стодеревской? — хозяйка сакли уперлась в пространство глазами с белыми бляшками на зрачках.

— Он самый, — не стал отпираться полковник.

Старуха пожевала стянутым морщинами ртом, затем оперлась локтем о заменявший подушку тугой валик. Закрытую седыми космами голову, она задрала еще выше. Ноздри ее хищного носа раздулись, ведьма стала похожей на хищного идола с оловянными глазами, которых предлагали станичникам заморские торговцы.

— И там ты никого не найдешь, даже женщин, — испускающий дух идол ткнул скрюченным пальцем перед собой. — Уходите отсюда, вас никто сюда не звал.

— А кто звал в нашу станицу твоих соплеменников, бабка, которые выкрали мою сестру и моего младшего сына? — не выдержал Панкрат, тискавший за спиной отца рукоятку кинжала. Он понимал, что разговаривать с выжившим из ума человеком все равно, что доказывать что-то засохшей раине. Но бешенство, не отпускавшее его с того момента, как он пустился в погоню за абреками, искало выход. — Где нам теперь их искать?

Слепые глаза у ведьмы превратились в бляхи, тускло отсвечивающие оловом в пламени факелов. Вряд ли в этот момент старуха что-либо соображала, но ее истощенное временем тело тоже раздирали чувства мести:

— Все мужчины нашего аула как один встали на защиту своих жилищ от неверных гяуров, — с хрипом прокаркала она. — Будь ты проклят, Дарган Дарганов! И будь проклят весь твой род…

Больше в этом доме делать было нечего, станичники потянулись к выходу. Казак, державший охваченный пламенем пучок сухой травы, бросил его на глиняный пол, но Дарган, проходивший мимо, наступил на него подошвой ноговицы. Он понимал, что таким поступком станичники ничего не докажут женщине, надломленной на склоне своих лет горечью утраты любимого внука. Вообще ничего не докажут, никому. Еще он подумал о том, что старуха сказала правду, весь правый берег Терека, а вместе с ним Большой и Малый Кавказ, вняли проповедям Шамиля, третьего имама Чечни и Дагестана. Народы, населяющие этот горный край, как один поднялись на газават против неверных. В свете огромной луны, показавшейся на небосклоне, низкие сакли по бокам пустынной улицы холодно сверкнули темными окнами, от них несло угрозой иноверцам, посмевшим вторгнуться в пределы чужой жизни. Точно так-же потянуло опасностью от собиравшихся на краю площади жителей аула, в руках которых поблескивало оружие. Полковник с силой сжал рукоятку нагайки, он понимал, что ни один из этих людей не выдаст соплеменников, выкравших его дочь с внуком. Надежда была только на то, что чеченцы запросят за обоих выкуп, или предложат обменять их на попавших в беду своих бандитов. Других случаев увидеться вновь со своими детьми просто не существовало, разве что дряхлыми стариками они сами приползут домой, никому уже не нужные. Если останутся живыми в том аду, в который попадут. Атаман зыркнул глазами на вскочивших на лошадей Захарку с Петрашкой, задавив в себе приступ гнева на непокорных горцев и заодно на ученых сыновей, увязавшихся за ним, взобрался в седло сам. Он знал, что пока не найдутся Марьюшка с Павлушкой, оба сына, а так-же приставший к ним зять Буалок, не стронутся с подворья в свои столицы. Они посчитают себя обязанными выполнить до конца свой долг перед сестрой и племянником. Но у Даргана от этого их благородства лишь еще сильнее стала болеть левая сторона груди.

Дорога выскочила из аула и побежала по долине к пересекавшему ее оврагу. Не доезжая до него с четверть версты, кто-то из казаков обратил внимание остальных на маячившие в отдалении черные тени.

— Неужто абреки не наигрались? — негромко сказал отцу Панкрат, пристроившийся к нему сбоку. — Да и не нападали они по ночам никогда.

Ехавший с другой стороны атамана, Гонтарь потянулся рукой к усам:

— Их время вечернее, они любят разбойничать тогда, когда тени растворяются в сумерках, как соль в воде. А эти абреки вроде как не в себе.

Дарган перебросил ружье со спины на грудь, за ним, как по команде, этот фортель проделали станичники. Всадники спустились в овраг, в котором их дожидались казаки во главе с Матвейкой. Никто из них, оставленных выполнять скорбную работу, не тронулся в обратную дорогу домой, все терпеливо дожидались возвращения товарищей из похода на чеченский аул. Так было заведено испокон веков.

Отряд, в середине которого согнулись в седлах раненные терцы и лежали тюфяками поперек конских хребтов убитые воины, подошел к переправе через горную реку. Выделив в охрану десяток казаков под командой Панкрата, Дарган приказал старшему сыну отъехать от Терека саженей на пятьдесят, чтобы в случае внезапного нападения разбойников была возможность заранее встретить их ответным броском. Сам стал руководить переходом людей на другой берег. Бурные потоки подхватывали лошадей с всадниками как хворост и старались унести их в ревущую тьму. И если бы не толстая веревка, натянутая в самом начале над стремниной, то кого-то из служивых закрутило бы в водоворотах, а потом выбросило бы далеко за станицей или полуживого, или уже мертвого. Когда последний из казаков с негромким всплеском вошел в воду, Дарган свистнул болотной птицей. Черные тени в отдалении зашевелились, скоро и разведчики так-же неслышно, как перед ними их товарищи, сунулись вразрез хлестким струям, одной рукой цепляясь за веревку. Когда последний из них поднялся по противоположному откосу, Панкрат отвязал конец ее от дерева, вместе с отцом спустился к воде.

— Отстали разбойники? — прежде, чем начать переправу, спросил у сына полковник.

— Какой там, — недовольно откликнулся Панкрат. — Ведут нас, бирючьи морды, как бы из ружей не взялись палить.

— В белый свет как в копеечку? — трогая кабардинца, с усмешкой обернулся к сыну Дарган. Рука его сама собой пошарила по тому месту, где до недавнего времени находился талисман. Он потянул за повод, чертыхнувшись на начавшую раздражать привычку. — На нашей стороне такая-же роща, как на этой, мы растворимся в ее тени, будто нас не было.

— Может быть, ты прав, батяка, — не стал спорить сотник.

Кони выбрались на каменистый уступ другого берега. Панкрат передал веревку станичнику, смотавшему ее в круг, и оба рысью направились к отряду. Скоро в отдалении замаячили силуэты всадников, немного отставший Дарган приготовился отдать команду трогаться домой. И в этот момент одиночный выстрел нарушил ночную тишину. Это был выстрел наугад, его сделал человек, раздираемый изнутри ненавистью к терцам, благополучно переправившимся через реку. И его рукой водила обыкновенная слепая ярость. Панкрат досадливо покривился, кто-то из станичников коротко хохотнул, и все стихло. Но через мгновение прозвучал тревожный всхрап кабардинца, рысившего под Дарганом. Этот звук насторожил старшего его сына, он натянул уздечку и обернулся назад.