Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух

Атаман наметил очередную жертву и потянулся к ней клинком. Пеший абрек отбивался от недавно призванного в строевые малолетки, у которого и удар был пока слабоватым, и сноровка оставляла желать лучшего. Чеченец, сразу почувствовавший его неумелость, готовился вспрыгнуть позади казачка на его коня и всадить ему в спину кинжал. Он уже заносил ногу, уцепившись пальцами в рукав черкески парня, не давая тому возможности взмахнуть шашкой. Свою саблю разбойник засунул в ножны, заодно забыв, будто нарочно, и про пистолет за поясом. Он был так уверен в своих силах, что не увертывался от ударов нагайкой, зажатой в другой руке малолетки и пущенной тем в ход, как последняя надежда на собственное спасение. Дарган, оценивший ситуацию, уже настроился обрушить клинок на затылок наглеца, когда тот вдруг заметил высверк рядом со своей головой и хорьком нырнул под брюхо лошади казачка. В следующее мгновение он уже сидел на спине коня молодого парня, вспрыгнув на него с другой стороны, в руках у бандита сверкнул кинжал. И лишь в последний миг казачок не сплоховал, он поднял локоть и с силой ударил им незванного гостя под подбородок, сам тут-же скатившись кубарем на землю. Абрек, пришедший в себя, вцепился в уздечку, намереваясь занять господствующее положение, но малолетка успел вскочить на ноги и распрямиться. Выдернув из-за спины пистолет, он с перекошенной от негодования физиономией вогнал своему обидчику пулю в спину. Затем стащил его, еще живого, за ногу с лошади, рубанул шашкой по обритому лбу и занял законное свое место в седле. Распаленный смертельной для него ситуацией, казачок осмотрелся, и через мгновение уже схлестнулся на клинках с другим пешим абреком. Но теперь все движения у него носили упреждающий характер.

Дарган отъехал в сторону, потревожил одобрительной ухмылкой каменные черты своего лица — здесь его помощь не понадобилась. Он быстро окинул взглядом овраг, неглубокий, с наклонным дном и крутыми противоположными стенами. Битва кипела на его пологом склоне. Заметил, что сыновья вместе с другими станичниками окружили большую группу чеченцев и стараются оттеснить их к отвесному краю. Скоро скользкие как угри горцы оказались загнанными словно в казацкую морду, которой те ловили рыбу. Ни разбежаться в разные стороны, ни поднырнуть под брюха коней абреки уже не могли — так тесно прижимались друг к другу станичники. Им оставалось лишь с дикими воплями принять смерть или дожидаться подкрепления со стороны. На выручку соплеменникам как раз готовились ринуться с десяток разбойников, успевших вскочить на лошадей, за их спинами начали собираться и пешие горцы. В этой неуклюжей суете стал проглядываться какой-то порядок, видимо, присутствие на Кавказе русских войск успело наложить отпечаток и на дикие горские орды. Прикинув, что нужно предпринять, чтобы сыновья довели дело до конца, Дарган набрал в грудь воздуха и гаркнул во всю мощь легких:

— Гвардейцы, ко мне!

Увидел, как со всех сторон оврага заспешили к нему его старые друзья во главе с сотником Гонтарем и хорунжим Черноусом, похожим обличьем на дагестанца. Они сплотились возле своего атамана живым ядром, готовым на бросок в любом направлении. Дарган громко прояснил фронтовикам свою задумку:

— Станичники, надо помочь нашим братьям загнать абреков в казачью наметку!

Края небольшого соединения из терцов немедленно оттянулись назад, в то время, как середина во главе с Гонтарем, Федулом и Черноусом выдвинулась вперед. Воины ощетинились клинками.

— Рысью за мной, пош-шел!

И сразу вся группа пришла в движение. Середина с атаманом, занявшим место впереди, связала боем абреков, накопившихся на дне оврага, тогда как крайние всадники тенями проскользнули вдоль его стен и отрезали горцам пути к отступлению. На небольшом пространстве образовалось два котла, один под пристальным вниманием сыновей, другой под контролем их отца. Подступиться к ним, тем более вырваться из плотных колец, не представлялось возможным. Владевшие искусством ведения боевых действий против хорошо обученной наполеоновской армии, казачьи гвардейцы в этом деле были на голову выше своих противников. Они уворачивались от суматошных ударов горцев, подравнивая им плечи, делали ложные выпады, чтобы в следующее мгновение срубить не того, кто бросался на них, а его соседа, только готовящегося вступить в бой. Хорунжий Черноус, по прежнему ловкий как куренной хорек, донимал дерзкими наскоками сразу троих абреков. Он завертывал морду своего кабардинца назад, словно собираясь ускакать от врагов, и вдруг поднимал коня на дыбы и сверху обрушивал на них мощный удар. Скоро один из горцев схватился за рассеченное лицо, не замечая, что лошадь под ним по инерции подбежала к терцу, подставляя всадника под прямой замах его шашки. Но Черноус лишь наклонился по направлению к раненному, показывая, что решил его добить, сам же мгновенно переключился на его соплеменника, бросившегося тому на подмогу. Когда последний, проткнутый шашкой насквозь, откинулся на спину скакуну, казак с непроницаемым лицом с хряском разрубил ослепшего от крови первого горца, развалив его тело едва не до седла. Третий разбойник, наблюдавший за жуткой картиной со стороны, раззявил рот и, не помня себя, с воплем бросился на станичника. Черноус стремительным ударом отсек ему руку вместе с саблей, потом выхватил кинжал и всадил его противнику в грудь по самую рукоятку. Пока тело горца сползало со спины лошади на землю, он успел вытереть клинок о его черкеску.

Дно оврага покрыли трупы убитых, лошади начали спотыкаться о них, мешая седокам нанести прицельный удар. Силы что с одной, что с другой стороны, убывали на глазах, схватка подходила к концу. Скоро солнце окончательно закатилось за вершины далеких гор, ночная тьма плотной стеной подступила к месту боя, грозя поглотить его вместе оставшимися в живых людьми. В это время над головами всех пронесся режущий слух голос горца с обычными для мусульман подвываниями. Абреки отскочили от казаков, изрыгая проклятия, они растворились во тьме. На овраг вместе с ночью принялась наползать тишина, нарушаемая воплями раненных. Лишь с того места, где рубились братья Даргановы, продолжали доноситься крики людей, умирающих под казацкими клинками. Скоро и они сократились до единичных стонов. Стали слышны голоса терцов, среди которых выделялись возгласы всех троих сыновей атамана с его зятем. Прислушавшись к ним, Дарган облегченно вздохнул, потом вытер пот с лица рукавом черкески, почувствовал вдруг, как навалилась на конец его клинка тяжесть. Она была такой увесистой, что, показалось, вложить шашку в ножны ему не удастся никогда. Но справиться с привычной после битвы напастью было необходимо, потому что дело, по которому станичники оказались на враждебном правом берегу, было еще не завершено. Полковник встряхнул поводьями и осевшим голосом крикнул Матвейке, командиру дозорных на кордоне, приводившему себя в порядок невдалеке: