Чингизиды. Великие ханы Монгольской империи - Чарльз Тернер
Количество перечисляемых имен (а некоторые имена были исключены при цитировании, дабы не утомлять читателей) свидетельствует о том, какой разброд царил в ильханате к концу правления Аргун-хана. Упоминаемая Рашид ад-Дином Урук-хатун – это знатная кереитка, одна из жен Аргуна.
Будучи приверженцем буддизма, Гайхату внедрял принцип равенства всех религий, стараясь не отдавать предпочтения ни одной, и такая позиция, мягко говоря, не обеспечила ему популярности среди подданных. «Он [Гайхату] дал каждому из представителей религий официальное положение и почтил глав всех учений – христиан, арабов, евреев и язычников, – пишет анонимный автор трактата “Истории мар Ябалахи III и раббан Саумы”. – Он был нелицеприятен к людям и не колебался и не уклонялся от правосудия, так как золото в его глазах считалось за навоз. Не было предела его раздачам и не прекращались его подарки. Ибо каждый, кто у него просил, получал, как сказано, и искавший – находил, и опыт показал, что это было действительно так»[139].
Давайте будем понимать сказанное правильно. «Не было предела его раздачам и не прекращались его подарки» свидетельствует не о щедрости правителя, а о слабости его власти, которую постоянно приходилось подкреплять задабриванием своего окружения. При такой политике казна, наполненная в свое время стараниями Сад ад-Даула, быстро оскудела, и Гайхату-хан для поправки финансовых дел попытался выпускать бумажные деньги, в подражание китайцам. Но бумажные деньги хороши лишь тогда, когда их в любой момент можно беспрепятственно обменять на золото или серебро, в противном случае они стоят не дороже бумаги, на которой они напечатаны. Короче говоря, денежная реформа Гайхату-хана с треском провалилась.
Неспособность к правлению сопровождалась у Гайхату склонностью к разврату, а именно – к педофилии. Несколько авторов, в том числе и упомянутый выше Вассаф-аль-хазрет, сообщают о «забавах» Гайхату-хана с детьми из знатных монгольских семей. Но главной, фатальной ошибкой Гайхату стало оставление в живых его брата Байду, которому ильханский престол виделся и во снах, и наяву. Зимой 1294/1295 годов Байду поднял восстание в Багдаде, которое привело к смерти Гайхату, задушенного 24 марта 1295 года своими приближенными. Во внешнеполитическом смысле правление Гайхату-хана можно назвать безрезультативным, отношения с Мамлюкским султанатом и Золотой Ордой пребывали в «замороженном» виде, но в любой момент пламя вражды могло вспыхнуть вновь.
Байду-хан пробыл у власти немногим больше полугода и за это время не успел совершить ничего, что заслуживало бы упоминания. Рашид ад-Дин обстоятельно описывает ситуацию, сложившуюся в правление Байду и приведшую к его свержению, но, вместо утомительного перечисления имен и фактов, можно просто сказать, что разброд в ильханате усилился и всем мало-мальски здравомыслящим людям было ясно, что государство, созданное Хулагу-ханом, подошло к краю пропасти… Сам Байду-хан поспособствовал расшатыванию устоев государства своим покровительством христианам, которое, в политическом смысле, было необоснованным и неразумным – помощи от христианских правителей ждать не приходилось, а у мусульман, составлявших большинство подданных ильхана, такая политика вызывала негодование. Что составляет основу и главную силу любой власти? Не принуждение, а согласие подданных исполнять указания правителя. С указаниями Байду-хана подданные были категорически не согласны.
Убийство Гайхату-хана стало поводом для выступления шехзаде Газана против Байду. Исход этого противоборства был предсказуем изначально, поскольку умный и решительный обычно побеждает глупого и слабовольного.
По совету эмира Новруза Газан перешел в мусульманскую веру. «Новруз доложил: “Ежели-де государь, прибежище мира, укрепит ислам своей верой в него, то плохого не будет”, – пишет Рашид ад-Дин. – [Газан-хан] ответил: “Уже несколько времени, как этот помысел у меня на уме”… Он [Газан-хан] сказал: “Воистину ислам есть вера твердая и ясная и обнимает собою все пользы духовные и мирские. Чудеса посланника [Божия], да будет над ним молитва и мир, весьма восхитительны и искусны, и признаки их истинности явны и очевидны на скрижалях времен. Нет сомнения, что непрерывное наблюдение за исполнением заповедей, предписаний веры, богоугодных деяний и прекрасных дел, к которым они призывают, соединяет с богом».
В июне 1295 года Газан, прежде считавшийся буддистом, принял ислам вместе со своими приближенными и отныне стал именоваться Махмудом. «В начале месяца шабана лета 694 [вторая половина 1295 года] Газан-хан со всеми эмирами в присутствии шейх-задэ[140] Садр-ад-дина Ибрахима Хамави признал единобожие, и все они стали мусульманами, – пишет Рашид ад-Дин. – В том месяце совершали торжества и занимались богослужением. [Газан-хан] обласкал сейидов, имамов и шейхов и щедро одарил их милостыней и подаяниями. По поводу постройки мечетей, медресе, ханкахов[141] и богоугодных учреждений он ревностно издал постановления».
«После того как Газан-хан признал единобожие, и эмиры, согласно последовав за ним, приняли мусульманство, и они стали заниматься служением Богу, от Байду прибыли гонцы, некий Кутлугшах и главный шейх Махмуд, и повели всякие вздорные и дурные речи», – продолжает Рашид ад-Дин. «Вздорные и дурные речи» не смутили Газана. Поддерживаемый большинством иранзаминской знати, он выступил против Байду, ряды сторонников которого таяли день ото дня. В сентябре 1295 года Байду был схвачен сторонниками Газана. «Приехал эмир Баянджар [с вестью]: “Схватив Байду, его доставили из пределов Нахчувана [Нахичевани] в Тебриз, а он говорит, что у меня-де есть к государю [Газану] одно-два слова. Каков будет указ?”. Государь по своей прозорливости понял, что у него дельных слов нет, а что он ищет [только] предлога. [Поэтому] вышел указ, чтобы его не доставляли к его высочеству, а там же и прикончили бы его дело. Байду вывезли из Тебриза и, прибыв в Баг-и Нейкеш, там же прикончили его дело в среду 23 числа месяца зи-л-кадэ 694 года [4 октября 1295 года]».
На момент прихода Газан-хана к власти Иранзамин представлял собой страну, разоренную собственными же правителями-монголами, которые заботились только о том, чтобы взять свое сегодня, и не задумывались о том, что нужно сделать для того, чтобы получать свое завтра и послезавтра. Будучи не в силах терпеть угнетение, которое ввергало их в нищету, крестьяне бросали обжитые места и пытались убежать за пределы ильханата. Если им этого не удавалось, то они становились бродягами или разбойниками. Кочевникам, не привязанным к конкретной территории, было немного легче, но их участи не стоило завидовать. Каждый местный правитель считал себя в своих владениях ильханом и творил
