Венгерская вода - Сергей Зацаринный
– Султан Египта – верный союзник нашего хана. Его подданным нет никакой необходимости тайно проникать в наш улус. Им здесь всегда рады. А вот венецианцев приказано брать под стражу.
Испугавшись, что мне сейчас снова начнут рассказывать про злодейский захват татарских купцов на генуэзском корабле, я поспешил возразить:
– Мисаил не венецианец. Он каталонец.
– Он называет себя Мисаил из Пальмы. Этот город находится во владении короля Арагона. Сейчас идет война. Арагон воюет против Генуи в союзе с Венецией. Вы знаете про это?
У меня появилось неприятное ощущение, что я ступаю на подпиленную доску.
– У нас в Египте торгуют и генуэзцы, и венецианцы, и множество других купцов со всего света. Сам я вообще по пути сюда посетил Кипр, король которого воюет с нашим султаном. Торговцев царские дела не касаются. И почему ты говоришь «вы», кого имеешь в виду?
– Этот человек давно служит у вас?
– Еще его отец был компаньоном моего деда. Он родился и вырос в Египте. Мисаилом из Пальмы его называют в наших краях, потому что он учился в этом городе. Уехал оттуда шесть лет назад, после чумы. Его родители умерли, а сам он не захотел наследовать долю своего отца в торговом деле.
Наиб долго молчал, словно ожидая, не скажу ли я что-нибудь еще. Потом испытующе вперил в меня взгляд. Было видно, что он колеблется. Даже заговорил с заметным усилием:
– А кто была его мать?
Только теперь до меня дошло. Ну конечно! Мисаил уже наверняка сказал ему про своих знатных родственников в Золотой Орде.
– Его мать была из знатной семьи, родом из ваших краев. Ее звали Райхон. Она тоже умерла в чуму. Дед Мисаила приезжал с посольством в Каир и там скончался. Его похоронили недалеко от усыпальницы любимой жены великого султана Насира. Она ведь тоже была из здешних краев.
По лицу наиба пробежала улыбка облегчения. Похоже, он услышал то, что хотел. Это хорошо. Ведь решение эмира, когда тот вернется, будет во многом зависеть от доклада этого человека. Самое время завоевывать его расположение.
– Мой дед много лет поставляет благовония женам самого султана. Вот этот аромат особенно любила великая царица Тогай. Думаю, твоя супруга тоже оценит его по достоинству.
Я протянул флакон. Однако реакция наиба оказалась неожиданной. Он сразу насторожился, внимательно уставившись на подарок. Осторожно, словно опасную вещь, взял флакон и спросил, поднеся его к лицу:
– Наверное, это редкость, которую нельзя просто купить в лавке на базаре?
Пришлось изобразить насмешливое негодование:
– Такую вещь вообще нельзя купить. В свое время это благовоние покупала лишь царица Тогай. После ее кончины мой дед только дарит его. Избранным. Женщины ревнивы и ценят исключительность.
– В прошлом году мне рассказывала про это благовоние моя жена. Им хвасталась в бане жена одного эмира.
Мне не было нужды скрывать волнение. Вскочив, я воскликнул:
– Значит, его подарил мой брат! Брат, которого я ищу!
Наиб, мягко улыбаясь, бережно взял меня за руку. От былой настороженности не осталось и следа:
– Теперь все встало на свои места. Что ты собираешься предпринять?
– Прежде всего подать эмиру просьбу выяснить судьбу моего брата.
Наиб удовлетворенно кивнул:
– Можешь рассчитывать на его всемерную поддержку. Но сразу могу сказать, вряд ли он сможет чем-то помочь. Купец Омар из Каира (так ведь звали твоего брата?) уехал из Таны осенью, и больше ничего о его судьбе мы не знаем. Подорожная грамота ему была выписана в город Мохши.
Он наклонился ко мне и зачем-то таинственно понизил голос:
– Дошли известия, что он пропал.
– Пропал? По пути?
– Он благополучно добрался до Мохши и пробыл там некоторое время, а потом исчез. Что с ним стало, неизвестно. Я ведь уже говорил, что Хаджи-Черкес вряд ли сможет тебе помочь. И совсем не потому, что мы безучастно относимся к судьбе твоего брата. Исчезновение иноземного купца – очень важное происшествие. Особенно когда у него нет здесь родственников или земляков, которые могут подать жалобу. В таком случае защитником интересов человека, вполне вероятно, ставшего жертвой преступления, становится сам хан. Насколько я знаю, об исчезновении египетского купца Омара эмир Мохши докладывал самому Джанибеку и тот присылал специального посланника с золотой пайцзой расследовать это дело. Знаешь, что такое золотая пайцза? Это доверенность самого хана, перед которой даже эмиры склоняются в знак послушания.
– Выходит, мне нет смысла подавать прошение? Коли расследование уже проводилось.
– Это решать тебе. О судьбе своего брата ты вряд ли узнаешь больше, чем я сейчас сказал. Но ведь тебя, наверное, интересует и судьба его имущества. Помнится, он привез с собой очень большой груз ладана. Запись есть у Ак-ходжи на таможне. Если мне не изменяет память, этот товар был оценен в пятьсот сумов. Я хорошо это запомнил, потому что тогда возникли проблемы с оценкой. Были разные мнения. Кое-кто говорил, что этот ладан в Царьграде стоит в два раза дороже. В конце концов решили брать пошлину весом. Потом полученную долю мне приказали отправить в Гюлистан. Ко двору.
Значит, о том, что Омар занял большую сумму денег, наиб не знал. Как не знал и того, что выручку за ладан он отдал приехавшим с ним купцам. Тем не менее мысль поинтересоваться судьбой его имущества показалась мне здравой.
– В любом случае, решать будет хан, – подытожил собеседник, – Хаджи-Черкес просто перешлет ему твое прошение. Скорее всего, Джанибек велит разобрать твое дело эмиру Мохши.
– Это далеко? – сразу тоскливо засосало у меня под ложечкой.
– Недели две-три пути, как повезет. Сейчас на реке большая вода, идти против течения тяжело.
После этого он велел привести Мисаила. Меня это несколько удивило, я ведь даже не просил ни о чем подобном.
Тот был бодр, свеж и совсем не выглядел испуганным или подавленным. Наиб не мешал нам общаться, не вмешавшись в разговор ни единым словом. Но из комнаты не вышел. И корзинку с провизией осмотрел.
Мисаил сказал, что у него все в порядке. Как только он сказал про свою татарскую родню, с ним стали обращаться с величайшим почтением.
– Как дедушку твоего звали? – вспомнил я. – Здесь это, по всему видно, очень важно. А я припомнить не мог. Сказал только, что важный вельможа.
– Урук-Тимур. А сына его звали Мохаммед-ходжа.
Когда Мисаила увели, наиб осторожно пояснил:
– Мохаммед-ходжа был здесь эмиром. Как теперь Хаджи-Черкес. А Урук-Тимур был начальником ханской охоты. Третий человек после беклярибека и визиря.
Про нынешних родственников Мисаила он почему-то не обмолвился. Нетрудно было заметить, что он чего-то опасается.
– У меня к тебе просьба, – вымолвил он
