Виктор Смирнов - Багровые ковыли
И тут счастливая случайность улыбнулась Лоренцу. За дверью кабинета он услышал слова прощания – генерал кого-то провожал к выходу. Полковник выпрямился, чтобы проводить посетителя – им оказался не кто иной, как почтеннейший генерал Абрам Михайлович Драгомиров, увенчанный пышными полуседыми бакенбардами. Куда там суворовскому коку и наградам Лоренца против бакенбард и орденов Драгомирова! Но Константин Янович решился на поступок, которого прежде никогда бы не совершил. Обойдя по кривой и полковника, и полного генерала, он втиснулся в дверь кабинета, пока та не успела захлопнуться. Полковник, оставив Драгомирова, промчался вслед за посетителем, но было уже поздно.
Лоренц оказался в кабинете, и, главное, Климович успел его увидеть.
Память на лица у генерала была профессиональная, и даже парадный вид и обилие наград Лоренца не сбили его с толку.
– Константин Янович!
В свои пятьдесят лет Евгений Константинович был худощав и энергичен. Подойдя к Лоренцу, он, отклонив протянутую руку, попросту обнял его. Как-никак совместные полеты сроднили их. Да еще в годы войны, когда оставались какие-то надежды, упования.
Адъютант, увидев, как генерал обнимает посетителя, почтительно закрыл дверь.
Климович быстро перешел к делу. На столе его ждали бумаги. Непростые бумаги. Сообщения об арестах, доносы, рапорты филеров. Протоколы допросов партизанских вожаков. Вся картина огромной подпольной войны, которую вели большевики против Врангеля, не скупясь в средствах, была сосредоточена в строчках этих донесений. Климович знал, что стоит ему хоть на миг ослабить усилия, и весь полуостров зальет волна самой настоящей партизанской войны. В то время как армия гибнет на фронтах вдали от Крыма. Большевистская идея обладала силой, которая соблазняла даже тех, кто бежал от нее на юг. У Климовича не было и тысячной доли тех средств, которыми располагали большевики для соблазна слабых и подкупа агентов.
Генерал чувствовал, что противостоит напору толщи воды, как затычка в плотине. Большевики были сплоченны, а белый лагерь раздирали распри и ссоры. Генерал устал.
– Какое дело привело тебя? – спросил Климович, еще раз с легкой иронией взглянув на ордена и пальмовые ветви на груди летчика. – Весь этот парад для меня?
Константин Янович как можно более ясно рассказал о непростой судьбе Юры Львова, о его дружбе с красным разведчиком Кольцовым. Это было случайное стечение обстоятельств. Но сейчас подросток живет другой жизнью, в нормальной семье, и не следует ему таким способом напоминать о его тяжелом сиротском прошлом. Арестовали Юру Львова того, кем он был когда-то. Но он уже другой.
– Понятно, – сказал Климович. Ему уже успели доложить о деле молодого Львова.
Подростку, несомненно, было известно немного, особого интереса для контрразведки он не представлял. Но многих подпольщиков он знал в лицо и в этом качестве мог быть важным свидетелем. Просил же об этом парнишке не кто-нибудь, а Лоренц, боевой друг.
Климович задумался. Законы дружбы взяли верх над деловыми соображениями. Он вызвал адъютанта.
– Свяжитесь с Татищевым или Селезневым. Дело о подростке Юрии Львове закрыть за мизерностью им совершенного и неполными годами. Львова доставить ко мне. – И затем Климович повернулся к Лоренцу. – Не обижайся, Константин Янович, дорогой, если попрошу подождать в приемной. Ты ведь тоже, наверно, не был бы доволен, если бы тебя надолго отрывали от ручки управления в аэроплане?
Они распрощались, вновь по-товарищески обнявшись. «Ручка управления… – думал Лоренц, сидя в приемной и ощущая на себе уже почти дружелюбные взгляды полковника. – Но моя стихия – небо, а какова твоя стихия, генерал?»
…Обратно Лоренц и Юра ехали на том же самом извозчике, который то ли из уважения к утреннему седоку, то ли из-за отсутствия пассажиров по-прежнему стоял на Чесменской возле штаба. Юра был подавлен. Он доставил столько неприятностей дяде, замечательному человеку, лучшему в мире летчику, – только сейчас он увидел, сколько у Константина Яновича боевых наград.
Они долго ехали молча, потом Юра спросил:
– А как вы узнали, что я там… у них… у этих?
– Твой друг, – объяснил Лоренц. – Он пришел вчера почти ночью, чтобы известить нас.
– Ленька, – догадался Юра.
– Я, к сожалению, не спросил его имени. Но его поступок… Знаешь, Юрий, человека надо все-таки судить не по словам, а по поступкам. Он совершил благородный поступок. Кто он, из какой семьи?
– У него никого нет.
– То есть как это? И где же он живет?
– Он беспризорник, – решился открыть правду Юра. – Но он очень хороший. Несколько раз меня выручал… ботинки мне подарил…
– Вот видишь! У него наверняка были порядочные родители.
После этого Лоренц замолчал и больше не возвращался к этой теме.
Когда копыта лошади гулко простучали по дощатому настилу моста через речку Качу и перед ними открылась огромная площадка авиашколы, Лоренц сказал:
– А погода сегодня, положительно, летная.
– Да, – ответил Юра удрученно. После всего происшедшего, полагал он, дядя и тетя постараются отправить его куда-нибудь подальше от этого важного военного объекта. Ведь и на них ложится ответственность за человека, который был связан с красными. Константина Яновича могут лишить его летной работы. А как он без неба? И, кстати, без денег, которых и так вечно не хватает?
Неужели вот так сразу, в один день, оборвутся мечты и планы, которые стали частью жизни Юры? С ними он теперь просыпался, с ними – засыпал. Как нелепо, как жестоко все устроено! Сначала он потерял отца и мать, потом приобрел близких людей, которые хоть в чем-то возместили ему потерю. И вот теперь он лишится и их. Нет уже рядом ни Кольцова, ни Ивана Платоновича, ни Наташи, ни Красильникова, ни Одинцова. А скоро он расстанется и с Лоренцами, с милой Елизаветой-Керкинитидой.
Но разве он виноват в том, что взрослые, разумные люди, у которых он должен был научиться всему доброму, разъединились и вступили в ожесточенную борьбу друг с другом? Павел Андреевич говорил, что из всей этой борьбы вырастет новый, справедливый мир. А если нет, а если не вырастет?
Ольга Павловна и Елизавета, однако, встретили его так радостно, как будто он вернулся из дальнего путешествия. Никто не вспоминал, как и почему пришлось выручать Юру. Ольга Павловна напекла оладий. С джемом, сваренным из сладкой-пресладкой вишни. Эти оладьи и этот чай казались Юре сейчас неземным блаженством.
Юра оттаял, отогрелся после всех злоключений, но по-прежнему был молчалив.
– Ну-с, Юрий… – серьезно начал Константин Янович.
«Сейчас он скажет о том, что меня отсылают куда-нибудь. Куда и к кому? В какой-нибудь дом для сирот? Но я не хочу! Не хочу! Я не могу расстаться с самолетами! Я хочу каждое утро слушать, как заводят моторы. Сидеть в классах, разбирать схемы, как это делают курсанты. Помогать механикам в мастерских. Хочу узнавать у них все, что можно узнать об аэропланах!..» Юра сжал скулы, чтобы не разреветься.
