Том Шервуд - Призрак Адора
– Не нузно знать то, сто знать не нузно. Ведь ты согласен, Малысс?..
“ХАУЗЕН”
Мы догнали его в Мозамбикском проливе. Пробившись сквозь безумные бури у южной оконечности Африки, “Дукат” едва только подошёл к началу пролива, самой широкой его части, разделяющей Африку и остров Мадагаскар, и здесь марсовый с вершины мачты увидел в окуляре подзорной трубы крохотную чёрную мушку. Он прокричал сверху, что ему мерещится парус прямо по курсу. (Я не приукрашиваю своих воспоминаний. Что было, то было. Знаю, что ни на одном судне – я имею в виду британские суда – марсовый не мог допустить подобную вольность, но матрос “Дуката”, измучивший за время вахты глаза, имел полное право заявить “мне мерещится…” Я всегда считал, что люди, работающие у меня, должны делать своё дело без оглядки на страх наказания. Да, они должны быть вышколены, но никто не может отказывать им в праве оставаться при этом людьми.)
Бариль послал на марс свободного от вахты матроса, отдохнувшего, у которого ещё не “замылился” глаз. Тот, прильнув к окуляру, “прикачался” к волне, и через минуту подтвердил:
– Парус прямо по курсу!
– Вцепись в него! – заорал снизу Бариль. – Вцепись в него, Джек!
Да, сейчас всё узнаем. Если это пират, бесчисленное множество которых шныряют вокруг Мадагаскара в поисках крови и золота, то, увидев нас, его марсовый завизжит: “Вижу приз!” – и пират развернётся и пойдёт нам навстречу. А если это тот, кого мы гоним, то он попытается сбросить часть балласта, вздёрнуть все паруса и сбежать. И вилять будет, и кружить, соскакивая с курса. Тогда в него действительно нужно “вцепиться” – чтобы не потерять из виду до тех пор, пока не сократим дистанцию.
В напряжённом молчании мы стояли на носу корабля, у бушприта, и до слёз, до радужных бликов всматривались в чистый пока ещё горизонт. Стояли несколько часов подряд. Когда и я на горизонте увидел чёрную точку, то закрыл глаза и сжал пальцами веки, полагая, что дошёл до галлюцинаций.
– Джек! – прокричал в это время Бариль. – Флаг видишь?
– Флага не вижу! – ответил марсовый. – Ещё далеко!
– А сколько у него мачт – видишь?
Мы замерли. Ведь известно, что у “Хаузена” четыре мачты…
– Четыре! – доложили с марса.
Четыре. Я уверен, что это он. Конец приключениям.
Тем, кто не знает моря, спешу пояснить: спрятаться в нём очень трудно. Если вы преследуете рыбацкое судно – да, тут у вас сотни дорог; рыбак чаще всего утром и сам не знает, где будет вечером. Но если судно идёт от континента до континента, то его капитан весьма дорожит водой, продуктами и силами команды, а значит, следует по кратчайшим расстояниям. Они-то и носят название больших караванных путей. Только шторм может сбить вас с прямого пути, но в первый же спокойный день, в час наивысшего стояния солнца вы выносите на палубу секстант, компас, определяете своё положение и, учтя поправки, быстренько на этот путь возвращаетесь. Так что куда бы этому “Хаузену” деться, если он идёт, пользуясь тем же, что и весь остальной мир: секстантом и компасом. Земля-то большая, а бежать некуда.
– Бариль! – повернулся я к боцману. – Пусть парусный мастер быстро достанет чёрной и белой материи и сошьёт флаг с черепом и костями. Оллиройсовы пушки заставят их убрать паруса, и они попытаются откупиться от нас. Тогда мы сможем подойти на шлюпках и выхватить у них Малышей – но только как пираты . Если турок поймёт, что его догнал “Дукат” – он сделает мальчишек заложниками. Мы не сможем стрелять по “Хаузену”, пока они там.
Спустя час мы убрали Юнион-Джек и подняли Весёлого Роджера. И, как недавно “Ля Нэж”, упрямо шли в чужом фарватере. Ещё немного – и всё. И домой. И Эвелин, Бэнсон, Бигли, Давид… Конец ненужному приключению.
– Вижу флаг! – доложил марсовый. – Это купец из Дании!
Спокойствие, Томас. Пока это ни о чём не говорит. Долго ли немцу стать датчанином! Только флаг поменять. Мы вот тоже теперь джентльмены фортуны .
– Купец убирает флаг! Поднимает… Чёрный с белым… Весёлый Роджер!
Всё. Это турок. Правильное решение. Этот Роджер – приглашение поговорить по-свойски. Примут шлюпку, покажут, что в их трюмах ничего нет – и пойдут себе дальше.
– Красный вымпел на фок-мачту, двойной выстрел! – приказал я.
Они нас увидели – это хорошо. Теперь пусть ещё встанут.
Вымпел взлетел по фалу, ударили пушки. Ничего. Приз себе шёл, как шёл. Что ж, тоже мудро. “Если сможете догнать – будем разговаривать. А не сможете – стреляйте себе, переводите порох”.
Да, у него четыре мачты, парусов не в пример больше. Только сдаётся мне, что в своей охоте на близнецов турки кое-что упустили: в Бристоле они не кренговали корабль. Не очистили днище от ракушек. Разумеется, в первую очередь были более важные дела. А теперь вот при всех их поднятых парусах – мы их догоняем! И Оллиройс уже приготовил своё чёртово колесо.
Мы подошли уже на половину нашего выстрела. На “Хаузене” ударила пушка, неторопливо потекли к реям паруса. Ложатся в дрейф. Это радует. Встанем и мы.
– Рубахи не надевать! – приказал я всем, кто усаживался со мной в шлюпку. – Они не должны увидеть, что мы с “Дуката”. Во всяком случае – сразу. В остальном же – каждый знает, что делать. Вперёд, братцы!
Я сел на место гребца, взялся работать веслом. (В первую минуту мне лучше быть незаметным: турки могут знать меня в лицо.) Подошли к борту, нам сбросили две лестницы. Старательно вылепливая на лицах миролюбие – пока это всё-таки переговоры – поднялись на палубу. И вот здесь меня укололо нехорошее предчувствие. Вроде бы не с чего, всё так, как мы ожидали увидеть. Нормальные морские ребята, с оружием, в шрамах. Одеты как придурковатые обезьяны – цветисто, вычурно, с атрибутами роскоши на грязных, вонючих лохмотьях. Но что-то было в них не так. Прилетело предчувствие дрянного подарка от Госпожи нашей Фортуны. До боли, до щемящей тоски укололо моё сердце прикосновение её пакостного поцелуя. “Они ничего не знают”, – подумал вдруг. Действительно, это дети не наших морей. Необъяснимая метка принадлежности к иному, не нашему, временному, мирку охоты и бегства лежала на них, и с каждой секундой пугала меня всё больше и больше. “Хаузен” – тот. Команда – не та. И я кожей, кишками, скрутившимися в жёсткий болезненный ком почувствовал, что Эдда и Корвина на корабле нет. И не только это. Я ощутил – и это было знание, которое приходит вдруг ниоткуда, но подлинность которого несомненна – что я ещё очень нескоро смогу увидеться с Эвелин.
На миг я как будто вышел из своего тела и приподнялся над палубой. Мне сверху открылись две кучки человечьих голов, растянутых в линию, и две головы в середине: одна – Каталуки, вторая – их капитана. Шло нормальное разыгрывание ролей – кто кого могучей. Блистало неподвижное пока оружие, выпячивались груди, предельно спокойными и небрежными держались лица. Но слов я не слышал. Хотелось плакать, но внутри у меня всё застыло, сковалось какой-то вековой усталостью. Как будто иней лёг на мёрзлую землю.
