Альберто Васкес-Фигероа - Харагуа
— Забери вас чума! — ругался порой Охеда. — Вы хотя бы иногда можете окунаться в реку, чтобы смыть с себя эту вонь?
— Это запах нищеты, — всегда отвечал тот. — Ни вода, ни мыло здесь не помогут. Когда моя судьба переменится, изменится и запах.
— В таком случае, боюсь, нам придется страдать от него еще долгие годы, — вздыхал Охеда. — Поскольку вы не прилагаете ни малейших усилий, чтобы изменить свою судьбу.
— Возьмите меня с собой в Кокибакоа!
— Нет уж, увольте! Есть множество куда более достойных кабальеро, готовых драться за эту честь. А мне в команде пьяницы не нужны.
— Я брошу пить!
— А что вам мешает бросить прямо сейчас?
Бальбоа уже не раз пытался это делать, но, увы, силы воли у него хватало до первого дармового стакана вина. А потому никто на этом острове не дал бы за его жизнь и ломаного гроша, все были уверены, что однажды утром его найдут где-нибудь в канаве с перерезанным горлом.
При этом он прямо-таки боготворил Охеду, а вот к Писарро был куда меньше расположен, поскольку и тот, со своей стороны, тоже не питал к нему особой симпатии. Надо сказать, что, будучи трезвым, Бальбоа был милыми человеком с очаровательными манерами, но стоило ему выпить, как он тут же превращался в самого отвратительного типа на всем острове.
В один жаркий полдень, когда он по своему обыкновению сидел возле Охеды, молча перебирая в памяти свои несчастья, в таверне появился молодой человек среднего роста с горделивой осанкой и ухоженной светлой бородкой. С подчеркнутой вежливостью он поприветствовал всех присутствующих.
— Добрый день, кабальеро! — начал он с металлом в голосе. — Извините за беспокойство, но мне сказали, что здесь я смогу найти дона Франсиско Писарро.
— А кто его спрашивает? — с видимым равнодушием спросил вышеупомянутый, делая вид, что усердно протирает стол.
— Дальний родственник, — небрежно бросил вошедший. — Насколько мне известно, в прошлом году он отправился в Санто-Доминго и сколотил состояние.
— Как вас зовут? — спросил Бальбоа.
— Кортес. Эрнан Кортес Писарро. Сын Мартина Кортеса и Каталины Писарро.
— Уж не из тех ли она Писарро из Медельина?
— Именно так.
— Боже ты мой! Кто бы мог подумать? — внимательно и чуть лукаво взглянул на него Писарро. — Если вы и в самом деле тот, за кого себя выдаете, то у меня для вас две новости: хорошая и плохая.
— И в чем же заключается ваша хорошая новость?
— В том, что вы только что нашли своего родственника.
— А плохая?
— В том, что все его хваленое состояние составляет вот эта тряпка для вытирания столов.
— Та самая, что у вас в руке?
— Ну да.
— Боже! — воскликнул гость, протягивая ему руку. — Как же я рад вас видеть!
— Я вас тоже. Хотя, признаюсь, ваше присутствие здесь меня несколько озадачило.
— Это почему же?
— Насколько я знаю, некий Эрнан Кортес, сын троюродной сестры моего отца, должен был прибыть сюда вместе с Овандо, но с тех пор прошло уже больше двух лет. Где же вы были все это время и откуда сейчас появились?
— О, это печальная история, — ответил тот, явно смущенный. — Накануне отплытия один озверевший папаша застукал меня в постели со своей дочкой. Он погнался за мной, как разъяренный бык, и мне ничего не осталось, как уносить ноги. Перелезая через ограду его сада, я неудачно упал и сломал ногу, после чего долго ходил на костылях. Нога плохо срасталась и сильно болела.
— Вот черт! — весело рассмеялся Бальбоа. — И после этого кто-то еще обвиняет меня в шалопайстве! — с этими словами он внимательно оглядел вошедшего, словно пытаясь прикинуть стоимость его одежды и вес кошелька. — Не могу понять, как вы сюда попали: за последний месяц ни одно судно здесь не появлялось.
— Я прибыл на корабле некоего Алонсо Кинтеро, который высадил меня в пяти лигах отсюда.
— Кинтеро? — повторил заинтересованный Бальбоа. — Тот самый контрабандист?
Кортес молча кивнул с глубоким вздохом.
— Я его знаю, — добавил Бальбоа. — Он возит сюда лучшее вино из Риохи. Как-то я нанялся матросом на его корабль, и он заплатил мне натурой.
— Ну, мне он не собирался платить натурой, — с невеселой улыбкой ответил Эрнан Кортес. — Наоборот, это я должен был отработать плату за проезд, драя палубу. А это очень большой корабль!
— Хотите сказать, что были у него на корабле «черным» пассажиром, — уточнил Алонсо де Охеда, вступая в разговор.
— Уж не знаю, черным или белым, но у меня не было денег, чтобы заплатить за проезд. Севильские лекари вытянули из меня все деньги, а мне было стыдно написать домой и рассказать о своих неприятностях. Отец уже договорился, что я отправлюсь в плавание вместе с его кузеном, губернатором Овандо, чтобы уже здесь, на Эспаньоле, стать одним из его доверенных людей, — он раздраженно фыркнул. — А в итоге пришлось добираться сюда на какой-то посудине, нагруженной вином, всяким отребьем и проститутками.
— Проститутками? — еще больше заинтересовался Васко Нуньес де Бальбоа. — Что за проститутки?
— Самого низкого пошиба, — серьезно ответил тот — Из тех, что никому не дают в долг, им денежки подавай!
— Да, в самом деле, худшего пошиба не сыщешь, — сочувственно покачал головой Бальбоа. — Нет бы делать это из любви к искусству, а у них все мысли только о презренном металле. Но они хоть красивые?
— Да так себе. Была там, правда, одна роскошная мориска, но ее облюбовал сам Кинтеро. Она спала в его каюте, и если бы кто-нибудь попытался к ней приблизиться, его люди тут же вышвырнули бы этого человека за борт.
С этими словами он достал монету и положил ее на прилавок.
— Вина для всех, — распорядился он. — Нужно отпраздновать наше знакомство.
Писарро оттолкнул монету и тут же принес кувшин вина и четыре стакана.
— Предоставьте Каталине Барранкас честь самой заплатить за это, — сказал он. — И позвольте представить вас его превосходительству губернатору Алонсо де Охеде. А это Бальбоа.
— Алонсо де Охеда? — воскликнул изумленный Эрнан Кортес, не в силах скрыть своего восторга. — Но это невозможно! — он стиснул руку Охеды, не зная, как выразить свое преклонение. — Подумать только, сам капитан Охеда! Герой моего детства! Отец столько рассказывал о ваших подвигах. Вы же с ним вместе воевали под Гранадой.
— В самом деле? — удивился тот. — А впрочем, возможно. Столько людей воевало вместе со мной под Гранадой, всех и не упомнишь.
— Быть может, вы его вспомните, если я скажу, что он был вашим секундантом на дуэли.
— Друг мой, — ответил Охеда. — Я не помню даже многих из тех, кого убил, где уж мне помнить всех секундантов, верно?
