Прыжок леопарда - Виктор Васильевич Бушмин
– С Богом, Гуго. Давай…
Тот улыбнулся, на его осунувшемся лице ярко светились глаза, окруженные темными синяками бессонных ночей, переживаний и долгих раздумий, вздохнул и спросил:
– Еще одна малость, сир.
Генрих, который уже лег на кровать и в эти мгновения закутывался в меховые одеяла, удивленно посмотрел на него:
– Что еще?
– Разрешение на семейство де Леви…
Король, порядком уставший и не выспавшийся, громко зевнул и отмахнулся:
– Делай, что хочешь….
– Спасибо, сир… – Гуго низко поклонился и стал пятиться к дверям.
– На здоровье… – Генрих увидел маневр своего коннетабля, рассмеялся и громко сказал. – Все-таки, Гуго, я прав! Тебе, правда надо было родиться и жить в Византии! Иди-ка ты спать, да и мне дай, ради Создателя, вздремнуть часик-другой…
Снова Франция. Париж. Королевский дворец.
Да простят меня читатели за столь вольную скачку по временам и странам, но и мы возвратимся к парадному входу в королевский дворец, где мы оставили Людовика вместе с Филиппом де Леви.
– Вы, прямо, как ваш батюшка, такой же романтичный и искренний… – с грустью в глазах произнес Людовик. – Таких, право, уже и не найдешь. Время портит людей, превращая их в грубые и алчные создания… – король похлопал по плечу юношу, улыбнулся и добавил. – Слава Создателю, что это не скажешь о вашем отце, благородном и святом Годфруа. Ну, да ладно, сопроводите-ка меня, молодой шевалье в комнату. – Король крепко взял юношу под левый локоть. Филипп выпрямился и стал медленно подниматься вместе с королем по ступенькам лестницы. Слуги и сановники, попадавшиеся им на пути, низко кланялись и буквально глазами поедали молодого и никому неизвестного рыцаря, сопровождавшего их короля к его личным покоям. Только старые и опытные служащие смогли опознать в цветах фамильного герба юноши до боли знакомые узоры в виде трех стропил, начертанных когда-то после страшного боя рукой самого короля Филиппа Грешника на желтом щите конюшего своего сына. Правда сказать, вид у молодого рыцаря был несколько грязноват в сравнении с чистыми и богатыми одеждами короля. И это не мудрено, ведь сегодня на долю юноши выпали такие испытания, которые не каждый из более крепких рыцарей испытывал в своей жизни. Сюркот его был местами заляпан грязью и разорван, кольчуга на чулках, прикрывавших ноги, тоже была разорвана, а одна из красивых турнирных шпор держалась только на честном слове, волочась за рыцарем и издавая тонкий звон золота о камни пола.
Но это, поверьте, было сущая ерунда. С королем шел никто иной, а победитель турнира, наследник Годфруа де Леви, его старший сын Филипп, ростом и осанкой пошедший, тут уж ничего не поделаешь, не в своего низенького родителя, а скорее в мать, урожденную де Лузиньян, высокую и грациозную, чью красоту он и впитал, превратив дар матери в изумительный мужской шарм мощи, стати, грации и силы. Правда и от отца он взял многое: прежде всего глаза и цвет волос, которые сразу же бросались, стоило только взглянуть на этого высокого и крепкого юношу.
Они медленно шли по длинному коридору дворца, освещенному мерцающим светом смолистых факелов и мирно беседовали на различные темы. Точнее сказать, король заваливал рыцаря целой уймой вопросов, касаясь, буквально, всех тем: скотоводства, земледелия, как правильно делать запасы на зиму, как обстраивать скотные дворы, на все эти вопросы Филипп едва успевал отвечать. Он толком и не отвечал, так как Людовик, не выслушав один ответ, тут же заваливал юношу парочкой других, причем, из совершенно иной сферы жизни.
– Мы рады, что наши вассалы так заботливо относятся к сервам и ленам, врученным их предками нашими предками. – Людовик похлопал рыцаря по плечу. – Кстати, мой друг, вот мы и пришли. – Король распахнул двери комнаты. – Окажите мне милость, шевалье… – Филипп склонил голову и приложил руку к сердцу. Король кивнул в ответ. – Встаньте на часах возле дверей и, ради всего святого, не впускайте ко мне никого, даже мою дражайшую женушку. – Он подумал и добавил. – Сугерия, пожалуй, можете пропустить, только сначала постучитесь и предупредите меня заранее о его приходе. Что-то я расхворался сегодня…
– А как я, простите, сир, узнаю заранее о прибытии монсеньора Сугерия? – Изумился Филипп де Леви.
– О! Это, мой юный паладин, очень даже просто! – Засмеялся Людовик. – Слуги начинают носиться по этажам, словно угорелые и шепчутся так громко, что даже глухой разберет.
– Благодарю вас, сир. Я извещу вас. – Филипп поклонился королю.
Людовик раскрыл двери в комнату, подумал и сказал:
– Знаете ли, – он кинул взгляд на кресло, стоявшее прямо возле дверей, – возьмите-ка, пожалуй, его, сядьте и отдохните…
Филипп покраснел, насупился и пробурчал:
– Сир! Я полон сил и способен простоять на часах трое суток к ряду!..
Людовик тепло улыбнулся и похлопал его по плечу:
– Нисколько и не сомневался в ваших силах, мой молодой шевалье! Но, – он с хитрецой посмотрел на юношу, – если я не запамятовал – приказы сюзерена вассалы обязаны соблюдать и исполнять?..
Филипп опустил глаза, тяжело вздохнул, помялся с ноги на ногу и пробурчал:
– Да, сир. Только те, что не затронут честь и христианскую мораль…
Король громко и весело рассмеялся, да так задорно и заливисто, что покачнулся и, чуть было не упал, а по коридорам дворца эхом разлилось его веселое гоготание:
– Надеюсь, мой юный и щепетильный в вопросах чести и христианской морали вассал, я не сильно нарушил основные заповеди?..
– Нет-нет, сир…
Людовик провел по своему крупному и раскрасневшемуся лицу своими огромными ладонями, успокоился и произнес:
– Шевалье де Леви, извольте исполнять…
Филипп вытянулся в струнку, четко кивнул головой и с грохотом вытащил тяжелое дубовое кресло в коридор. Людовик прикрыл за собой двери, рыцарь походил взад-вперед пару минут, после чего, с тяжелым и обреченным вздохом, в котором сливалось страдание и негодование, плюхнулся в кресло.
Уже порядком перевалило за полдень. Ясный и солнечный зимний день стремительно убегал, солнце, так толком и не прогрев, как следует, воздух, сворачивало свои лучи и устремлялось к западу. Небосвод медленно тускнел, заполняясь разноцветьем лишь на западной половине неба. Почти круглая луна нагло высунулась и, совершенно не стесняясь своей первозданной наготы, едва заметным серебряным диском висела высоко в небе.
Филипп равнодушно следил глазами за изменениями дня, время от времени позёвывая и кутаясь в свой большой турнирный плащ, подбитый тонким беличьим мехом. Он толком и не согревал, но, тем не менее, создавал какую-то успокаивающую и не сколько домашнюю
