Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Александр Александрович Бушков
В условиях, когда, пожалуй, половину населения составляли каторжники и ссыльные, отношение к ним, как бы это выразиться, несколько отличалось от того, что наблюдалось в европейских губерниях России. Конечно, тех, кто пытался воровать, грабить, а то и убивать в селах, старожилы убивали на месте, не тревожа власти такими «пустяками». Конечно, старожилы с пришлыми роднились неохотно. Но в то же время отношение старожилов к тем, кто перед ними ничем не провинился, сплошь и рядом было самое благожелательное. К направлявшимся на каторгу под вооруженным конвоем этапам выходили жители близлежащих сел и подавали «несчастненьким» еду, одежду, деньги. Были случаи, когда беглых каторжников прятали, и отнюдь не из страха – как «пострадавших от власти», а власть для сибиряков считалась если и не супостатом, то чем-то близким к таковому.
Еще декабрист Басаргин писал: «Сибирь принимала всех без разбора, когда ссыльный вступал в ее границы, его не спрашивали, за что и почему он подвергся каре законов». Его современник Степанов замечал о сибирских крестьянах: «Главные добродетели их – гостеприимство и сострадание, они и ссыльных называют не иначе как несчастными и готовы помогать бедным, бесприютным». Знаменитый немецкий ученый А. Брем, путешествовавший по Сибири в 1870 году, быстро обнаружил, что здесь принята своя, измененная система взглядов на ссыльных, «которая заключается в отсутствии оскорбительных попреков преступлениями и пренебрежения к ссыльному» – что не так уж редко ведет к исправлению. И жалел, что у него на родине обстоит как раз наоборот – однажды оступившийся человек подвергается такой «прессовке» со стороны общества, что ни о каком исправлении и речи быть не может…
В общем, жизнь в Сибири не была ни идиллией, ни адом кромешным. Просто-напросто другой уклад жизни, со своими нравами, обычаями и установлениями.
Какое-то время правительство пыталось вести хозяйственное освоение Сибири. В конце 20-х – начале 30-х годов XIX века около полумиллиона рублей было выделено на устройство «казенных поселений», хорошо снабженных скотом и сельскохозяйственным инвентарем. Однако ничего серьезного из этого не получилось – тут и нераспорядительность тех, кто должен был проводить реформы, и неизбежное казнокрадство, и отсутствие продуманного плана. Почти все так и осталось на бумаге.
Позже, при Александре II, была предпринята схожая попытка со столь же печальными результатами: ни продуманного плана реформ, ни организованной системы. Как писали современники, немаленькие пособия на обустройство сплошь и рядом выдавались кому попало, без рассмотрения, годится ли кандидат на роль «справного хозяина». Так что появилось немалое число иждивенцев, в конце концов промотавших пособия, да так ничего и не сделавших.
За исключением отдельных энтузиастов (чьи попытки реформ очень быстро сводил на нет бюрократический аппарат), российская власть очень долго рассматривала Сибирь лишь в одном качестве: как удобное место, позволяющее «разгрузить» европейские губернии от преступников, бродяг, а впоследствии и от «политиков» (некоторое внимание уделялось еще разработке полезных ископаемых, но здесь была своя специфика и отрицательные стороны, о чем подробнее позже).
Общее мнение выразил министр иностранных дел при Николае I Нессельроде: «Сибирь была для России глубоким мешком, в который опускались наши социальные грехи и подонки в виде ссыльных и каторжан и тому подобное».
Кроме того, на сибиряков в силу некоторых причин косо посматривала и царская администрация, и церковные власти. В Сибири во всей полноте раскрылось одно из свойств русского человека – способность легко уживаться с людьми, отличавшимися от него и национальностью, и верой. Дореволюционный историк, исследователь Сибири П. Н. Буцинский писал: «Русский человек легко ориентируется в каждой новой местности, умеет приспособиться ко всякой природе, способен перенести всякий климат и вместе с тем способен ужиться со всякою народностью». Известный революционер-народник С. М. Степняк-Кравчинский тоже считал: «Нет ни одного народа на земном шаре, который столь добросердечно относился бы к чужеземцу, как русские мужики. Они мирно живут бок о бок с сотнями народностей, различных по расе и религии». И наконец, академик А. П. Окладников: «В этом одно из коренных отличий колонизации Сибири русскими поселенцами от тех катастрофических для коренного населения событий, которые произошли в Америке или, например, Австралии в ходе колонизации этих континентов западноевропейскими пришельцами».
Под «западноевропейскими пришельцами» следует подразумевать в первую очередь англичан, именно они держат печальное первенство по зверствам против аборигенов, которых даже не считали за людей. О том, как они вели себя с индейцами, написано много (в том числе и самими англичанами). Гораздо менее известно, что в Австралии англосаксы не раз охотились на туземцев, убивали, разделывали, жарили на костре и с аппетитом ели. Это реальные факты, о которых писали опять-таки сами англичане. Колонисты так поступали вовсе не из садизма и людоедами себя ни в коей мере не считали – они просто-напросто не признавали туземцев людьми, полагая их самой обычной дичью вроде антилопы, которую можно убить и съесть…
Чтобы никто не заподозрил меня в пристрастии или «квасном патриотизме», приведу и свидетельства иностранцев.
Француз Лансей (1879 год): «Когда русский мужик с волжских равнин располагается среди финских племен или татар Оби или Енисея, они не принимают его за завоевателя, но как единокровного брата, вернувшегося на землю отцов. В этом секрет силы России на востоке».
Джордж Керзон, будущий министр иностранных дел Великобритании (конец XIX века): «Россия, бесспорно, обладает замечательным даром добиваться верности и даже дружбы тех, кого она подчинила силой. Русский братается в полном смысле слова. Он совершенно свободен от того преднамеренного вида превосходства и мрачного высокомерия, который в
