Альберто Васкес-Фигероа - Икар
Бурные потоки ревели под крылом «Джипси Моза», пока он летел вдоль самой опасной реки планеты, на берегах которой брали начало бескрайние равнины Великой Саванны с разбросанными по всей территории массивами дремучей и пугающей сельвы.
Где-то спустя час полета справа возник спокойный приток — Парагуа, которая текла с юго-запада, и вскоре на горизонте замаячили первые тепуи, один из которых, пока неизвестно какой именно, скрывал сокровища.
Было жаркое утро, и Джимми Эйнджел, уверенный в том, что измотанному самолету необходим отдых, иначе мотор мог перегреться, разглядел внизу просторную площадку, в глубине которой стояла грубая хижина, и решил посадить самолет, остановившись напротив входа.
Оттуда выскочили трое тощих оборванцев и уставились на них разинув рты.
— Добрый день! — поздоровался с ними Джимми Эйнджел.
— Добрый день! — отозвался певучий голос. Это был кривой мулат разбойничьего вида. — Что продаете?
— Продаем? — удивился американец, спрыгивая на землю и пожимая руку каждому из троих незнакомцев. — Мы ничем не торгуем. А что вы надеялись купить?
— Не знаю. Жратву, ром, оружие… Особенно за ром мы бы хорошо заплатили.
— Сожалею! — ответил летчик. — У нас на борту нет рома, но обещаю, что в другой раз мы вам его привезем.
— Если вы ничем не торгуете, тогда какого черта вы забыли в наших краях, мусью?[48]
— Мы ведем топографическую съемку.
— Что ведете? — подал голос другой незнакомец.
— Топографическую съемку. Карты.
— Карты? — повторил тот, словно столь нелепая идея не укладывалась у него в голове. — И кому же это понадобилась карта этой дыры?
— Судя по всему, будут прокладывать дорогу до границы с Бразилией, — не моргнув глазом соврал Король Неба.
— Дорогу до границы с Бразилией? — переспросил собеседник: казалось, он забавляется, словно дурачок, повторяя все, что ему говорят. — И кто же этот полоумный, которому пришла в голову такая идиотская затея? Вся эта территория, туда дальше, кишит дикарями, которые разрежут на кусочки всякого, кто попытается проложить дорогу или рискнет по ней передвигаться.
— Ну, что я могу вам сказать, дружище? Нам заплатили — вот мы этим делом и занимаемся. Это мой товарищ, топограф. Он рисует карты. Я лишь управляю самолетом.
— Черт возьми, приятель! — воскликнул мулат, который первым вступил в разговор. — А я-то еще жаловался, что жизнь старателя тяжела, а тут ведь надо влезть в эту кастрюлю и подняться в воздух… Уписаться можно! Вы ели? — Американцы отрицательно покачали головами, и он махнул рукой внутрь хижины: — У нас осталось немного риса с ревуном.
— Что это еще такое?
— Обезьяна. Это вкусно. Мы подстрелили ее сегодня утром.
Мясо оказалось жестким и жилистым, однако придавало приятный вкус рису и делало его сытнее. Недаром же говорят, что голод не тетка, и прилетевшие уплетали угощение за обе щеки, а Джимми Эйнджел, который, в отличие от товарища, говорил по-испански, продолжал сочинять истории про тяжелую работу топографа.
От него не укрылось то обстоятельство, что у представителей принимающей стороны висят на поясе тяжелые пистолеты и наточенные тесаки. Дураку было понятно, что здесь, в «зоне свободного пользования», то есть где закон никому не писан и где себя вольготно чувствовали авантюристы и уголовники, незачем доводить до сведения незнакомцев, что они занимаются поисками сказочного месторождения шотландца.
Для тех несчастных, которые гнули спину, промывая песок под палящим солнцем в мутных водах местных речушек, в туманной надежде найти крупицу самородного золота или алмаз размером с чечевицу, одно упоминание Аукаймы или Матери всех рек наверняка послужило бы слишком опасным призывом.
Двое гринго, рисующих дурацкие карты, у которых, судя по всему, нечего было взять, не считая одежды да летающей кастрюли, которую черта с два при ведешь в действие, не вызывала у них никакого вожделения.
А вот пара мусью, владевших самым строго хранимым секретом в гвианской истории, действительно могла разбудить худшие инстинкты в людях, которые и без того смахивали на бандитов с большой дороги.
Джимми Эйнджел прекрасно понимал, что спустя почти пятьсот лет с момента открытия американского континента и несмотря на то что на нем уже существовали такие города, как Нью-Йорк, Буэнос-Айрес или Сан-Франциско, его бескрайние просторы продолжали оставаться вотчиной дикарей и бандитов, поэтому вернее всего было на всякий случай держать язык за зубами.
Что же касается Дика Карри, то он не понимал ни слова из разговора, но было заметно, что он радуется всему, как малое дитя. Он уплетал рис с мясом обезьяны из грязной латунной тарелки; наслаждался обществом грубых парней с пистолетами и наточенными тесаками на поясе; любовался бескрайними пейзажами Великой Саванны, ее бурными реками и далекими тепуями — словом, упивался всем, что представляло Свободу с большой буквы после многолетнего заключения в придорожном баре в окрестностях унылого города Колорадо.
Четыре столба и навес из пальмовых листьев, две саманные стены, воздвигнутые с юго-восточной стороны — именно оттуда обычно дули ветры, а значит, приходили и дожди; белые облака, которые наперегонки носились по ярко-голубому небу; длинноносые цапли-солдаты, вооруженные бесконечным терпением, восседавшие на хрупких ветвях высоких деревьев, названия которых он никогда не узнает; черные грифы; пальмы мориче, мерно покачивавшие раскидистыми плюмажами…
«Красиво! — снова и снова повторял он про себя. — Такой красоты я в жизни не видел. Не понимаю, как я мог без этого жить!»
Время от времени Король Неба поворачивался, чтобы взглянуть на товарища, и вскоре понял, что с тем происходит.
Глаза его друга горели воодушевлением, лицо было умиротворенным, а губы уже не кривились в вечной — и такой знакомой — гримасе отвращения или тоски.
Вечером, уже вдали от хижины, поскольку Джимми Эйнджел счел неблагоразумным проводить ночь в компании «искателей», смахивавших на беглых каторжников, способных перерезать горло ради нескольких долларов, летчик сел на ствол упавшего дерева около костра и, поколебавшись какое-то время, сказал:
— Ты давай это кончай! Не очень-то поддавайся очарованию здешних красот. Эта земля — как дерзкие и роскошные женщины, которым удается тебя околдовать и в итоге превратить в своего раба. В какой-то момент ты уже не сможешь, как ни пытайся, освободиться от их чар.
— А что в этом плохого?
— Это беда. Никогда не следует становиться ничьим рабом.
— И это говоришь ты, который превратился в раба воздуха? — с иронией спросил Дик Карри. — Ради возможности летать ты оставил свою мать, теперь вот свою жену, ты покинешь даже своих детей, если они у тебя появятся. Для тебя час, проведенный за штурвалом воздушного драндулета, который угрожает рухнуть вниз, в тысячу раз важнее, чем хороший секс. Как ты можешь в таком случае давать советы?
