Александр Бушков - Авантюрист
Они кинулись влево, свернули за угол высокого здания. И вовремя – по только что покинутой ими улице, отчаянно бухая сапогами в знакомом полицейском азарте, прямо к дворику промчались несколько человек. Вновь раздались пронзительные трели свистков. Но они с Надей, очень похоже, были уже вне опасности – кто обратит внимание на прилично одетого молодого человека, сопровождающего столь же элегантную даму?
Словно прочитав его мысли, Надя откликнулась:
– Давай-ка свернем туда… – она показала на темную стену Иезуитского парка, распахнутые высокие ворота. – По аллеям можно выйти к Кайзерштрассе, там легко остановить извозчика. Испугался?
– Да не особенно, – сказал Сабинин, подавая ей руку. – Вряд ли нам с тобой грозили какие-то особенно жуткие кары, а?
– Ну, конечно. Однако приятного все же мало – полночи проторчать в комиссариате, стать героями протокола, нотации выслушивать… Не беспокойся, тот шпик тебя вряд ли узнает. Было темно…
– Я и не беспокоюсь, – сказал Сабинин. – Кто я для него – так, случайная фигура в пиджаке… Ч-черт…
– Что такое?
– Котелок оставил на столе, не догадался забрать. Ну, ничего, у меня нет привычки ставить имя на подкладке. Вот только завтра придется новый покупать. Да, а сумочка?
– Вот сумочка, – безмятежно сказала Надя. – У меня побольше опыта в неожиданном бегстве, я ее на всякий случай на коленях держала… Тебя не смущает, что мы как-то незаметно перешли на «ты», черный гусар?
– Ничуть, – сказал Сабинин искренне.
Они не спеша шли по аллее, обсаженной теми же липами. Хваленый немецкий порядок здесь чувствовался во всем – скамейки расставлены, как солдаты на плацу, мусорные урны, такое впечатление, вымыты снаружи с мылом, нигде и намека на мусор, ни клочка бумаги, ни окурочка. Только огромная белая луна, разумеется, не подчинялась предписаниям здешней ратуши – она сияла в безоблачном небе, и черные, четкие тени от деревьев и кустов, от скал с искусственными гротами беззастенчиво нарушали пресловутую немецкую гармонию своими разнообразными, причудливыми очертаниями, то и дело ложившимися поперек аллеи.– Иллюстрация к цыганскому романсу, – сообщила Надя. – А ночь, а ночь такая лунная… Почему ты не пробуешь за мной ух-лес-ты-вать, черный гусар?
– А что, у меня есть шансы?
– Бог ты мой, ты прямо как немец… Шансы калькулируешь?
– Хочешь правду? – сказал Сабинин, оборачиваясь к ней. – Я перед тобой робею… как перед всем непонятным. Чуточку…
– Не самый лучший способ завоевать мое сердце, – дразнящим тоном сообщила Надя. – Робости терпеть не могу, особенно в мужчинах, особенно в тех делах, что принято именовать амурными… Зато обожаю безумства – легкие, откровенные… Между прочим, мне отчего-то нестерпимо захотелось шампанского.
– Увы…
– Подожди сокрушаться. Тут поблизости есть летний павильончик, где господам гуляющим продают не только содовую и мороженое, но и шампанское. Причем все запасы с чисто немецкой аккуратностью не увозят с наступлением ночи на склад, а запирают там же, в павильоне. Замок, по моим наблюдениям, хлипок, как нынешний российский самодержец…
– Ты серьезно?
– Совершенно. Пошли, покажу дорогу. Конечно, тут ходят ночью какие-то сторожа, но их мало и они поголовно старенькие. Ты идешь?
– Надя…
– И слушать не хочу! – притопнула она ножкой. – Либо исполняешь прихоть дамы, либо расстаемся… Решай.
«Однако же ситуация… – вздохнул про себя Сабинин. – Вот так угораздило…»
– Идем, – сказал он решительно. – Это, конечно, полное сумасшествие, но я тоже способен на безумства…
Минут через пять они вышли к павильону, чистенькому дощатому строению, возведенному в стиле мавританского храма. В лунном свете он выглядел, пожалуй, гораздо романтичнее, нежели днем. Сабинин прислушался. Вокруг царила покойная ночная тишина, лишь где-то вдалеке слышался стук колес припозднившегося экипажа.
– И что теперь? – спросил он, остановившись на террасе меж пустыми столиками, выглядевшими сейчас сиротливо, нелепо.
– Вон та дверь, – показала Надя. – У тебя есть с собой перочинный ножик?
– Ага.
– Отлично. Покажи, на что способны черные гусары…
Она подняла руку и непринужденно опустила с плеча узенькую бретельку платья. Сабинин невольно шагнул к ней.
– Нет, ты меня не так понял… – смешливо отозвалась она. – Это на случай, если все же появится сторож. Молодая парочка, платье дамы уже в некотором беспорядке… Если я свистну, бросай все, выскакивай ко мне и без всяких церемоний хватай в объятия. Право слово, выкрутимся легко…
Сабинин осмотрел дверь, пощупал замок – не столь уж и хлипкий, как обещано, но и не русский амбарный. Подумав и прикинув, он открыл в своем перочинном ножике тот инструмент, что именуется устройством для выковыривания камешков из лошадиных копыт, примерился, подцепил одну из петель, на коих висел замок, поднажал…
Вскоре дело пошло на лад. Он выдернул петлю, тихонечко прикрыл дверь и скользнул в помещение, наполовину освещенное серебристым лунным сиянием, наполовину тонувшее во мраке. Дождался, когда глаза привыкнут к темноте, уверенно обогнул штабелек небольших ящиков и распахнул дверцы ледника.
Через пару минут он появился на террасе с добычей – парой бутылок шампанского. Карманы пиджака оттопыривались от двух мельхиоровых вазочек, в каких подают мороженое, нескольких плиток шоколада и яблок. Удивительное дело, но эта операция доставила ему некое извращенное удовольствие: оттого, что снаружи его ждала очаровательная женщина, перед которой никак нельзя было ударить в грязь лицом, оттого, что это происходило словно бы во сне, посреди мрака, лунного света и безлюдья, он скользил там, внутри, как призрак, ощущая во всем теле удивительную легкость, а в голове – хмельное воодушевление.
Поставив бутылки рядом, старательно затолкал гвозди на место. Теперь замок выглядел столь же солидно и невинно, как до наглого надругательства над ним.
Надя, вернув бретельку на место, шагнула к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку – мимолетно, но крепко:
– Приз победителю… Ты был великолепен. Пойдем, тут есть неподалеку уютная беседка…
Подхватив бутылки, Сабинин пошел за ней, цинично прикинув, что теперь-то нет смысла опасаться сторожей или полиции, – кто докажет, что шампанское и прочее злодейски похищены ими в павильоне, а не принесены с собой? Эксцентричная парочка решила устроить ночное рандеву на лоне природы, англичане на пари откалывают номера и похлеще… Благо на вазочках, как он успел рассмотреть, нет никаких особых меток, указывавших бы на их принадлежность павильону… Тут австрияки дали промашку со всем их орднунгом. Видимо, все дело в том, что у павильона нет никакого названия, иначе педантичные немцы непременно выгравировали бы его на всяком предмете утвари, как они поступают с корабельной и ресторанной посудой.
