Феодора - Пол Уэллмен
Когда же, при таком естественном преимуществе, поистине умная и тонкая женщина берется осуществить тщательно продуманный план, результат зачастую оказывается потрясающим для мужчины. Даже если он не одарен воображением или способностью оценить божественное искусство.
Экебол только что получил именно такой знак внимания, от которого могла кругом пойти голова. Взойдя на корабль еще затемно, чтобы пораньше отплыть в Киренаику, и дрожа от пронизывающей предутренней сырости, он в последний раз с раздражением и тоской взглянул на темные стены Константинополя, возвышающиеся над набережной.
Он сожалел, что приходится так скоро покидать столицу, и не сделал бы этого, если бы не срочное повеление, потому что здесь оставалось некое незаконченное дельце — эта маленькая куртизанка Феодора.
С легкой досадой Экебол вспоминал о том, как потратился на нее. В разгар веселья у Хионы, во время «торгов», когда Феодора-Афродита, сверкающая звезда живых картин, стояла на постаменте, вино и желание захватить главный приз праздника настолько затуманили его голову, что он предложил за нее целую сотню солидов еще до того, как другие выбыли из состязания.
Сотня солидов! Это немалые деньги, а Экебол, как и все левантинцы, становился скуповат, когда дело касалось золота. Он не так высоко ценил любовь, как иные мужчины, а вот утрата такого количества монет волновала его. И тем не менее следовало признать, что эта девушка, смесь пламени и восхитительного искусства, по части женских прелестей была непревзойденной и не шла ни в какое сравнение с тем, что он знавал ранее. Но сотня золотых за одну ночь — это, разумеется, непростительное мотовство.
Однако девушка поистине была хороша, как богиня, и Экебол испытывал такое же желание обладать ею, какое испытывал порой, глядя на веши необычайной ценности, — такие, как драгоценные украшения или скульптуры, в которых он считал себя искушенным знатоком. Кроме того, он был назначен правителем провинции, а кому не известно, как растет престиж мужчины, если он обладает женщиной, вызывающей всеобщее восхищение.
Эти причины, связанные скорее с тщеславием, чем с чрезмерной страстью, заставили его умолять Феодору отправиться с ним в Киренаику. В эти краткие минуты затишья в суматохе дел, связанных с отплытием, он думал о том, что показал себя не так хорошо, как мог бы. Феодора оказывала ему знаки внимания, но без особого тепла, почти равнодушно. Она улыбалась ему, но он чувствовал, что не может постичь значения этой улыбки. Когда он сделал свое предложение, девушка поблагодарила его, но без восторга, а ведь оно было весьма лестным для любой куртизанки. Но, похоже, Феодора так не считала, и когда он стал настаивать на ответе, то услышал нечто двусмысленное.
«Мой ответ удивит вас…» — это все, что она сказала. Эти слова продолжали звучать в его мозгу, несмотря на многочисленные заботы. Время бежало так стремительно, что он не успел даже попрощаться со своим покровителем, Иоанном Каппадокийцем. И хотя он все-таки заглянул в резиденцию, оказалось, что Иоанн невероятно занят делами большой спешности, о которых Экеболу ничего не было известно, а так как перед отплытием надлежало отдать последний визит еще и правителю Юстиниану, это было служебной необходимостью, ему пришлось уйти, не повидав Каппадокийца. Таким образом, ему не довелось узнать, что недоступность префекта связана именно с той девушкой, которая кое-что значила и для самого Экебола.
Словом, почти очевидный отказ Феодоры несколько отравлял предвкушение почестей и власти, которые ожидали Экебола. Эта деликата… И все же до самой последней минуты он надеялся получить весточку от нее. Даже сейчас, когда он уже находился на борту своего корабля, готового поднять якорь.
Разочарованно махнув рукой, он отвернулся от темных громад укреплений и прошел в каюту, которая была убрана и обставлена для него.
Едва он коснулся ручки дверей, у него на миг возникло странное предчувствие, но даже и тогда он не был готов увидеть Феодору сидящей в каюте и ожидающей его.
— Ты?.. — у него разом перехватило дыхание.
Девушка поднялась.
— Ты все-таки пришла?!
— Разве я не здесь?
— Но я уже оставил всякую надежду!
Она улыбнулась.
— Я сказала, что мой ответ может удивить тебя.
— Да, я помню. Ты сказала это. Но я просто поражен.
Он прикрыл за собой дверь. Феодора стояла, глядя на него и не произнося ни слова, улыбка все еще играла у нее на губах, но в мозгу уже зрело сомнение. Экебол не бросился к ней, как сделал бы любой мужчина. Напротив, он остался стоять, разглядывая ее, хотя дверь была уже закрыта.
— Где твой багаж? — спросил он.
— Я ничего не взяла.
— Даже одежду?
Такой вопрос в эту минуту озадачил ее. Она снова почувствовала смутную тревогу. Этот человек реагирует вовсе не тем привычным образом, с которым она была знакома.
Ее улыбка медленно гасла.
— Кроме туники, что на мне, — ничего.
— Почему ты не дала мне знать? Я бы послал носильщиков.
— Это решение пришло в последнюю минуту. Ты сказал, что отплываешь с утренним отливом. Времени у меня не было.
Это примечательное заявление могло вызвать подозрения, но сейчас тщеславие Экебола работало на нее. Он расценил ее поступок как дань чувствам, вызванным его личной привлекательностью.
— Я мог бы отложить отплытие на час, — проговорил он, все еще колеблясь.
Это было именно то, чего она никак не хотела. Теперь было очевидно, что он еще не знал о том, что ее разыскивают. Совершенно необходимо выйти в море, пока известие об этом не достигло доков.
Она опустила глаза, как бы из скромности, на самом деле размышляя о том, как наиболее полно использовать свое влияние на этого человека. Когда она подняла глаза, Экебол все еще стоял у дверей.
— Разве время отплытия не так важно? — спросила она. — Для меня это всего лишь короткая прогулка, к тому же в Киренаике тоже есть лавки, не так ли?
Внезапно с палубы донеслись крики. На мгновение глаза ее расширились, но Экебол не мог знать, что за этим движением — страх. Однако это были всего лишь вопли матросов, отводящих судно от причала и поднимающих треугольный парус. В это время первые лучи утреннего солнца позолотили верхушки башен Константинополя. Через минуту пол каюты заколебался, указывая на то, что корабль отплывает. Жребий брошен: теперь уже не о чем толковать.
— Я полагаю, об этом не стоит беспокоиться, — проговорил он.
— Ты даже не сказал, что рад видеть меня здесь, — Феодора скорчила гримаску.
— Разумеется, рад. Разве я не просил тебя прийти? — Это были не совсем те слова,
