Венеция. История от основания города до падения республики - Джон Джулиус Норвич
Этого оскорбления Мануил им так и не простил. Однако тогда Венеция еще оставалась союзницей Византии, и обойтись без ее поддержки было невозможно. С присущим ему терпением, тактом и обаянием император наладил отношения с венецианцами и взял на себя непосредственное командование осадой.
К концу лета Корфу пал – возможно, не обошлось без предательства, так как Никита Хониат писал, что начальник гарнизона впоследствии перешел на императорскую службу. Но радость императора омрачили известия о том, что Георгий Антиохийский с сорока кораблями прошел через Дарданеллы и Мраморное море и подступил к самым стенам Константинополя. Высадиться им, по счастью, не удалось, но сицилийцев это не слишком огорчило: пройдя вверх по Босфору, они разграбили несколько богатых вилл на азиатском побережье, а на обратном пути имели дерзость выпустить стрелу-другую по садам императорского дворца. Вдобавок, отвоевав Корфу, Мануил был вынужден на этом остановиться: срочные дела призывали его на Балканы, где вспыхнуло новое восстание – весьма вероятно, не без подспудного влияния Рожера, раскинувшего свои дипломатические щупальца далеко за пределы собственной державы.
Так завершилась война с Сицилией, на которую и Венеция, и Византия возлагали столь большие надежды. Единственным достижением стал возврат одного-единственного острова, захваченного всего пару лет назад. Сицилийские гарнизоны по-прежнему стояли вдоль греческого побережья; король Рожер крепко держался на троне и не уступал могуществом любому другому монарху Европы и Средиземноморья. Оглядываясь на эти события в исторической перспективе, мы можем сказать, что самым примечательным итогом войны, по-видимому, оказался самый прискорбный из всех ее эпизодов, а именно та злосчастная ссора между союзниками у берегов Корфу, которая посеяла семена вражды между республикой и империей. Пятьдесят пять лет спустя, во время Четвертого крестового похода, эти семена созрели и принесли ядовитые плоды.
Весной 1148 г., выводя свой флот из лагуны на помощь византийцам, дож Полани уже страдал от недуга, которому суждено было свести его в могилу. Дойдя лишь до Каорле, он вынужденно повернул назад и всего через несколько недель скончался. На следующие семь лет и семь месяцев дожеский престол занял Доменико Морозини. Его семья играла важную роль в государственных делах Венеции уже двести с лишним лет, а за последующие столетия дала республике еще трех дожей. Правление самого Доменико стало для его подданных счастливым. К концу 1149 г. с Сицилией был заключен мир; на картах великого арабского географа Абу Абдаллаха Мухаммада аль-Идриси, который провел пятнадцать лет при дворе в Палермо и к трудам которого король Рожер проявлял особый личный интерес, северная часть Адриатики была обозначена как Gulfus Venetiarum (Венецианский залив), а по смерти Рожера, скончавшегося в 1154 г., его сын и преемник Вильгельм официально закрепил за Венецией все воды к северу от демаркационной линии, проведенной на запад от Рагузы. Несмотря на злосчастный инцидент у берегов Корфу, отношения с Византией оставались дружественными, а ее недавние торговые уступки начали окупаться сторицей. Западная империя в лице Фридриха Швабского – племянника Конрада, наследовавшего своему дяде в 1152 г., – без малейших проволочек подтвердила прежние привилегии республики. Неудивительно, что при Морозини в Венеции снова началось большое строительство, а главным событием в этой области стало возведение колокольни Святого Марка, достроенной через 250 лет после того, как было заложено основание собора.
Но над материковой Италией быстро сгущались тучи. Тридцатидвухлетний Фридрих, вскоре получивший прозвище Барбаросса (Красная борода) за рыжий цвет бороды и волос, стремился лишь к одному. «Ничего другого я так не желаю, – признался он папе, – как возродить Римскую империю во всем ее древнем величии и блеске». Такая позиция не оставляла места для компромиссов ни с Восточной империей, ни с Сицилией, не говоря уже о городах и селениях Северной Италии во главе с Миланом, чей дух независимости, взлелеянный чередой римских пап за долгие годы борьбы между папским престолом и империей, не уступал железной воле Фридриха, жаждавшего сломить их сопротивление. Но, похоже, сила этого духа не на шутку его удивила, когда в октябре 1154 г., по дороге на свою коронацию, Барбаросса въехал в Италию. Все города и крупные селения отправили своих представителей в Ронкалью, чтобы приветствовать нового императора; но за исключением тех немногих, кто видел в империи средство избавиться от миланского владычества, подавляющее большинство ясно выказывало решимость стряхнуть старинные оковы феодальной верности и перейти к самоуправлению республиканского типа. Фридрих, со своей стороны, твердо намеревался добиться своего; Милан пока был ему не по зубам, но союзная Милану Тортона уничтожена после двух месяцев героического сопротивления – да так, что от нее не осталось и камня на камне.
Преподав, как он надеялся, доходчивый урок североитальянским городам, весной 1155 г. Фридрих двинулся дальше на юг, к Риму. Как и следовало ожидать с учетом присущего императору высокомерия и нежелания идти на компромиссы, его поджидало немало препятствий. Первая встреча – близ Сутри – с новоизбранным папой Адрианом IV (единственным за всю историю англичанином, восседавшим на троне святого Петра) была омрачена отказом Фридриха отдать понтифику традиционную дань почтения – подержать стремя, пока Адриан сходил с коня. В отместку папа отказал императору в столь же традиционном поцелуе мира, и начало переговоров пришлось отложить на два дня. За это время Фридриха убедили смириться; но через день или два он грубо отверг прошение римского сената, когда тот выслал делегацию, чтобы приветствовать его и напомнить о денежных выплатах и гарантиях, какие всегда предоставляли сенату императоры во время коронации. Эта выходка имела более серьезные последствия. Следуя блестяще продуманному плану Адриана IV, на рассвете 17 июня Фридрих сумел проскользнуть в Рим незамеченным и короноваться тайно. И все же через несколько часов горожане прознали о его присутствии и подняли бунт. К ночи уже более тысячи римских мятежников и имперских солдат лежали мертвыми на улицах города или покоились на дне Тибра.
Венеция в свое время тоже послала представителей в Ронкалью, но это была лишь формальность: на деле она изо всех сил старалась оставаться в стороне от дальнейших событий. Как независимый город-республика, давным-давно сбросивший иго имперской власти, она должна была сочувствовать ломбардским городам, которые сейчас пытались последовать ее примеру; но ее политическое и экономическое развитие всегда шло иным путем, совершенно непохожим на курс, принятый материковыми городами, и потому разделить их опасения и стремления
