Сквозь время - Олеся Шеллина
— Здравствуй, княже, — вперед вышел высокий статный воин, гладко выбритый, что странно, молодой, наверное, моего возраста. Как там классик говорил — белолицый и чернобровый, красавец, одним словом. Наверняка все местные барышни в обмороке валяются, когда он мимо проходит. Я усмехнулся своим мыслям, и тут же переключился на более деловой лад. Так, воин хорошо и дорого одет, его конь — еще знатнее хозяина, вон как мой Сивка оскалился, почувствовав конкурента, когда ко мне обратился, то лишь слегка склонил голову в приветствии, а не поклонился. Так вот ты какой, северный олень.
— И тебе здравствовать, князь Дорогобужский, — я склонил голову чуть меньше, чем он, все-таки мой статус выше на целую голову. — С миром пожаловал ты ко мне, или со злыми помыслами?
— Я, княже, Великому князю Тверскому в верности присягу приносил, — ответил Остап и задумался. — И случится так, что призовет он меня на помощь, от твоих воев помочь ему Тверь отбить, я приду, не задумываясь. Но пока этого призыва не произошло, будь гостем моим в Клине, пока погода не прояснится. — Так, ну тут все понятно, нам его Клин на пару часов, это, если обкладывать будем по всем правилам. Сомневаюсь, что у князя пушки имеются. Таким передовым правителем только Иван третий себя зарекомендовал, потому-то и сумел остальных к Московскому княжеству на аркане подтянуть, а остальные то ли не хотели деньги немалые на подобное диавольское орудие тратить, то ли боялись, что оно действительно диавольское, черт их знает. Факт остается фактом: наличие артиллерии было тем самым аргументом, который способствовал объединению Руси. И Остап это прекрасно осознает, недаром обеспокоенный взгляд на обоз бросил.
— Ну а коли не удержит Михаил Борисович Тверь? — я внимательно отслеживал его реакцию.
— На все воля Божья, — мы синхронно перекрестились. — Не сможет великий князь на княжеском престоле усидеть, так я точно за ним в изгнание, или на плаху не пойду. Тем более, что это не вернет ему княжество, — да, простые люди, простые нравы… Черта с два! Пока ты силу показываешь, тебя уважают и тебе преданны. Стоит же тебе немного показать слабину, и все — считай себя трупом хоть политическим, а возможно и самым настоящим. — Защищать свой удел можно по-разному, княже. А Великому Московскому князю я тоже присягал, и своей вины за приют тебе и войску твоему, я не ощущаю. — Ай молодей, красавиц во всех смыслах. На ходу переобувается. Далеко пойдет, Остап Андреевич. Хотя, в той истории, которую я знаю, он далеко и пойдет, как никак боярином при Московском князе станет, в думу боярскую войдет.
Все правильно, в это время все подряд совестью своей торговали, и Остап не исключение. А такие понятия как «честь», «преданность до самой смерти» — это увы, не про князей. Это про таких как вон, Волков, который косится на князя и не отходит от него, руку не снимая с рукояти меча, для таких как Кошкин-Захарьин, честный вояка и талантливый воевода, а князь не только о себе должен думать. Вот что бы выиграл тот же Остап, ежели бы напасть попытался на нас, или же в Клине своем заперся, к осаде приготовившись? Да ничего бы он не выиграл, а наоборот, проиграл, возможно, не только свое имущество, но и жизнь. Так же, он сохранял видимость нормальных, больше нейтральных отношений, сохранял свои владения от разорения, а своих людей от смерти и поругания. И стоило ему это всего ничего, чуть-чуть совестью поступиться.
— Я принимаю твое приглашение, князь, и ручаюсь, что никто из людишек моих не черной неблагодарностью не отплатит тебе за приют, — сказав то, что было нужным сказать, я повел коня следом за развернувшемся ко мне спиной Остапу.
Вскоре дорога стала более каменистой, и мы смогли с облегчением сесть в седло, чтобы остаток пути проделать с большим комфортом. Клин оказался достаточно большой крепостью, чтобы вместить все войско.
Я замерз как собака, все-таки броня хоть и могла остановить удар меча, а вот от дождя, как оказалось, совершенно не защищала, и варианта горячего душа предусмотрено не было. Зато была предусмотрена баня. Сидя на выскобленном полке, я каждой клеточкой тела ощущал, как теплый пар, пройдя сквозь камни очага, устремляется к отверстию в потолке, оставляя саженный след на стенах и на том же потолке, наполняя небольшое помещение ароматом сгорающих березовых поленьев. Не знаю, сколько я так просидел, все острее и острее ощущая свое одиночество. Я здесь в этом времени нахожусь чуть больше недели, и никак не могу привыкнуть. Может быть, это происходит потому, что я еще более закабален, чем любой крестьянин? Моя жизнь подчинена определенному распорядку, и основана на одном — выполнение всех повелений Великого князя Московского. Один раз Иван Молодой ослушался, когда на Угре стоял, и едва жизнью за это ослушание не поплатился. Ему повезло, что в итоге они с Холмским все же одержали победу, а победителей, как известно, не судят. Но что будет, если я ослушаюсь князя Ивана? А если я хочу жить здесь полной жизнью, то мне придется его ослушаться. Или же я кончу как настоящий Иван Молодой, померев в возрасте чуток за тридцать от неизвестной болезни. Внезапно я ощутил раздражение. Какого черта? Почему я, например, не могу в той же Твери мыловарню построить, не испросив на это разрешение от своего качающегося как маятник папаши? Встав, я подошел к небольшой кадке, в которую был налит щелок. Ну хоть что-то. Жидкость была дюже едкой, мылилась плохо, но смыть с себя грязь и пот я все же умудрился. Интересно, я смогу когда-нибудь сказать Ивану третьему «нет»? И если смогу, то что мне за это будет? Эта мысль засела в мозгу как заноза, к которой я постоянно возвращался, потому что она чесалась и просилась вытащить ее. Но я пока не был готов испытывать судьбу, потому что, несмотря ни на что, я все еще хотел жить.
В предбаннике, куда я практически выполз через очень низкую дверь, меня ждала чистая рубаха и исподнее. Вот тут я, каюсь, слегка подзавис. Вариант отравления, используя одежду, даже не Медичи придумали, они,
