Амеде Ашар - Золотое руно
— Чем я могу отблагодарить вас?
— Спасите графа де Монтестрюка, мне больше ничего от вас не нужно.
Брискетта в платье Орфизы прошлась с «Жюстеной» по саду, чтобы их заметили монахини. Затем она направилась в павильон, в то время как Орфиза к калитке. Привратница выслушала её объяснение («Иду купить кое-что для графини») и выпустила её. Выйдя на улицу, Орфиза быстро наняла возчика.
— Луидор, если поедешь скоро, три — если очень скоро. Ну?
— Да за одни ваши хорошенькие глазки я помчусь, как ветер! — Возчик, конечно, был французом, им оставался и сейчас.
Орфиза примчалась к Шатле, когда там шло судебное заседание. В зале было много народу. Все дивились, как это такой молодой человек благородной наружности смог совершить тягчайшие государственные преступления. Как раз выступал королевский обвинитель, требовавший смертной казни.
Вдруг в глубине зала послышался шум, и все увидели, как из толпы вышла женщина ослепительной красоты и с гордым видом прошла прямо к Монтестрюку.
— Орфиза! — воскликнул Югэ.
Судьи в немом изумлении взирали на смелую красавицу.
— Я графиня де Монлюсон, герцогиня д'Авранш, — сказала Орфиза, — свидетельствую, что этот дворянин был в саду Шельского аббатства только ради меня и только потому, что я его позвала к себе. Признаюсь в этом без всякого страха и сожаления, потому что в своем сердце давно уже назвала его своим женихом.
Она сняла с пальца кольцо и надела его на палец Монтестрюка.
— Перед всеми вами, — продолжала Орфиза, — я отдаю вам, граф де Монтестрюк, свою руку и обещаю вечную верность. Оправдают вас или осудят, в моих глазах вы всегда будете невиновны. Вот вам моя рука, возьмите её.
Толпа зааплодировала, дамы помоложе окружили Монлюсон. Судьи в смятении начали совещаться. К Монтестрюку подошли некоторые из дворян, чтобы пожать ему руку. Королевский обвинитель, поразмыслив, заявил, что следует прервать заседание вследствие открывшихся обстоятельств и доложить обо всем его величеству. Возможно, королю будет угодно приказать продолжить следствие или самому вынести окончательное решение
Радостный шум приветствовал это решение. Часть толпы проводила Орфизу до отеля, а дворяне сопроводили Монтестрюка до тюрьмы.
Но мы чуть не забыли про Коклико. Ведь он же с Угренком отправился к «Крысе-пряхе». Они нашли, что это всего лишь плохонький трактир, на окнах которого висели красные когда-то занавески, а на вывеске была нарисована крыса, с невозмутимой мордочкой прявшая лен. Похоже, этот лен чудодейственно превращался в барыши, от которых физиономия хозяйки трактира раздулась, покраснела и приготовилась лопнуть.
— Мсье Пенпренель? Знаю, — ответила она на вопрос Коклико почему-то с улыбкой. — Я передам ему бумагу.
— Потрудитесь сообщить ему, сударыня, что мы придем за ответом завтра в полдень.
Когда Коклико с Угренком пришли на другой день, хозяйка отвела их в чистенькую комнатку. В ней они нашли Пенпренеля, лежавшего в кровати, который, зевая, тер глаза кулаками: он только что проснулся. Хозяйка с умиленным видом налила ему стакан вина, который он осушил залпом, щелкнул языком и произнес наконец:
— Вот теперь все в порядке. Что вам угодно, господа?
— Узнаете ли вы меня? — спросил Коклико.
— Черт побери! — вскричал Пенпренель, вглядевшись в Коклико. — Да разве я могу забыть того, кто дал воды несчастному, ожидавшему удара кинжалом? Руку!
Он так пожал руку Коклико, что тот сразу удостоверился в его здоровье.
— Дело серьезное? — спросил Пенпренель.
— Серьезное.
— Минутку. — Пенпренель стукнул в стенку. Хозяйка, перед тем скромно удалившаяся, снова появилась, спрашивая:
— Что вам угодно, друг мой?
— Да пустяки, Кокотта. Бутылок пять-шесть.
— Что? Сейчас? — воскликнул Коклико со страхом.
— Ну-ну, спокойно, — добродушно улыбнулся Пенпренель, если я не промочу горло с утра, я ничего не пойму.
— Он прав, — ответила с хитрецой хозяйка, — вино — ключ, которым он отпирает свой шкаф с мыслями.
Кокотта с проворством, неожиданным для её фигуры, сбегала и вернулась с бутылками и стаканами.
Пенпренель, наконец, встал и наскоро оделся. В присутствии Кокотты, в любом ракурсе выглядевшей, как в анфас, он всегда выглядел как бы в профиль. Закончив одевание, он быстро осушил первую бутылку.
— Вот теперь начнем, — произнес он, — только не упускайте подробностей, прошу вас. Без них все темно, как без свечек.
Коклико рассказал ему все, начиная с момента, как они встретили Криктена в Эльзасе, и кончая тем, как Монтестрюка схватили под стенами Шельского аббатства.
— Я кое-что уже слышал об этом деле, — произнес Пенпренель. — Дело сработано на славу, ничего не скажешь. Некий Сангвинетти, мой собутыльник, рассказывал мне о нем. Да, тут не обошлось и без участия капитана д'Арпальера.
— Вы уверены?
— Еще как! Наверняка он, да с ним ещё итальянец Карпилло, служивший раньше у графини де Суассон.
Пока он говорил, третья бутылка приказала долго жить. Вскоре четвертая оказалась полуживой, а мысли Пенпренеля приобрели ещё большую ясность, как и предсказывала Кокотта.
— Раз есть капитан д'Арпальер, значит, есть и шевалье де Лудеак, а с ним — и граф де Шиврю. Пожалуй, вот что надо сделать, — подумав после очередного стакана, сказал он, — мне надо побывать в доме этого Шиврю. Я знаю, как делается обыск в комнате, где есть шкафы с ящиками. Мой вежливый визит будет носить лишь ответный характер: ведь он хватил меня шпагой по голове в Зальцбурге, а я дам ему ответ в Париже.
— Нам бы поскорей, — ввернул Коклико.
— Ладно, поторопимся.
— Прекрасно, — заметил Коклико, — ну, а как же мы все-таки договоримся? То-есть, — торопливо добавил он, заметив, что лицо Пенпренеля приняло чересчур сердитый вид, а глаза неподвижно остановились на физиономии Коклико, — конечно, вы мне обещали… Но, возможно, будут и расходы… Нет, нет, я не настаиваю. — Коклико почувствовал себя в глупом положении.
— Я не только попытаюсь этим хоть как-то вас отблагодарить, — внушительно заговорил Пенпренель, — но я, наоборот, извлеку прибыль из этого дела.
— Каким образом?
— С помощью мести. Ведь если Шиврю окажется виноватым, это было бы славно! А если он должен быть виноватым, значит, он и виноват. Вас это удивляет? Но у меня такая логика. Ведь он уже давно промотал свое родовое состояние, да ещё два-три наследства в придачу: аппетит у него волчий, скажу я вам. Половину унесли карты, а остальное — дьявольские страсти. А когда он вернулся из Венгрии и принялся колотить палкой ростовщиков, пришедших к нему за долгом, либо, наоборот, откровенно сыпать деньгами, мне сразу ударило в голову, что тут дело нечисто. Теперь же я вижу, что мы с вами попали в точку.
