Виктор Поротников - Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы
Бояре пребывали в легком замешательстве, поскольку Дмитрия не было в Москве. Он уехал в Орду, намереваясь выпросить у Мамая ярлык на великое княжение Владимирское. От этой поездки Дмитрия отговаривали все его советники, но двадцатилетний князь все же поступил по-своему. Дмитрий повез в Орду большую дань, надеясь этим задобрить Мамая и расположить его к себе.
Михаил Александрович тоже отправил в ставку Мамая собранный им «ордынский выход», поручив его охрану в пути своему шестнадцатилетнему сыну Ивану. Дары тверского князя, конечно, были гораздо скромнее даров московского посольства. На этом и построил свой расчет князь Дмитрий, увидевший на примере Сары-Ходжи, сколь алчна золотоордынская знать. Понимал Дмитрий и то, что рискует головой, отправляясь к Мамаю, но иного выхода для себя он не видел.
На время своего отсутствия в Москве бразды верховной власти Дмитрий доверил двоюродному брату Владимиру. Дмитрий взял слово с Владимира, что он не затеет войну ни с Тверью, ни с Рязанью, ни с Ольгердом, покуда будет сидеть на московском столе.
Ни разу в жизни Владимир не был облечен такой полнотой власти, как теперь. На этом заседании в нем вдруг пробудилось осознание того, что выполнить наказ Дмитрия – его долг. Василий Вельяминов и Федор Воронец, а также Михайло Угрин настаивали на том, чтобы выбить тверских наместников из поволжских городов. По их мнению, случай для этого выпал весьма удобный. Ольгерд к войне сейчас не готов, потому-то он и хочет продлить перемирие с Москвой. А без Ольгердовой подмоги тверской князь против московской рати не устоит!
Большинство бояр соглашались с мнением братьев Вельяминовых и их тестя.
На возражение Владимира, что Дмитрий запретил ему исполчать рать на кого бы то ни было, Василий Вельяминов раздраженно промолвил:
– Пора бы тебе, княже, своим разумом жить. Дмитрия поди и в живых-то уже нету!
– Вот именно! – добавил Федор Воронец. – Ведь три месяца уже минуло, а от Дмитрия ни слуху ни духу.
– Чего тут гадать, други, – хмуро обронил Михайло Угрин. – Не иначе посекли татары послов наших и Дмитрия не пощадили. Мамаю ведь ныне Тверь милее Москвы!
Восседающий на троне Владимир вспыхнул и опустил глаза, потрясенный тем, с какой легкостью и уверенностью эти люди говорят о том, о чем ему, Владимиру, даже подумать страшно. Такое молвят вслух ближайшие Дмитриевы советники!
«Как сие понимать? – мысленно терзался Владимир. – Ужели этим вельможам Дмитрий стал в тягость, и они намеренно спровадили его в Орду, желая его смерти! К чему тысяцкий и его брат велят мне промышлять самому? Они хоронят Дмитрия до срока и меня прочат на его место! Какая подлость! Нет, ходить на поводу у братьев Вельяминовых я не стану!»
Подняв голову, Владимир твердым голосом объявил, что распускает совет до прибытия Ольгердовых послов.
– Я еще должен потолковать с Борисом Константиновичем, – сказал Владимир. – Ступайте, бояре.
Василий Вельяминов пожелал присутствовать при разговоре Владимира с городецким князем, сославшись на свое право тысяцкого быть в курсе всех государственных дел. Владимир не посмел отказать Василию Вельяминову, хотя в душе ему сильно этого хотелось.
Внешний облик Бориса Константиновича был приятен для глаз. Он был высок и статен, все части его тела были крепки и налиты силой. Не было ни малейшего изъяна и в чертах его лица, озаренного лучистым светом больших голубых глаз. Темно-русая густая шевелюра Бориса Константиновича была подстрижена в кружок, по тогдашней моде. У него имелись усы и небольшая бородка.
До этого Владимир встречался с Борисом Константиновичем лишь однажды, на свадьбе у Дмитрия и Евдокии. Тогда Владимиру было всего тринадцать лет, а ныне ему исполнилось восемнадцать.
Присутствие Василия Вельяминова смущало Бориса Константиновича, которому хотелось поговорить с Владимиром без свидетелей. Борису Константиновичу не терпелось сбросить с нижегородского стола своего старшего брата, доводившегося тестем Дмитрию. Отпуская пространные намеки на то, что Дмитрий, возможно, не вернется из Орды, городецкий князь как бы между прочим замечал Владимиру, мол, если судьба дарует ему стол московский, глупо отказываться от него в пользу малолетних сыновей Дмитрия. Если же Владимир опасается, что кто-то из московских бояр не захочет допустить его к трону, значит, этих вельмож надо устранить ядом или кинжалом. Борис Константинович был готов помочь Владимиру прочно утвердиться в Москве, но при условии, что и тот в свою очередь поможет ему сесть на нижегородский стол.
Свободно владея греческим языком и зная, что и Владимир неплохо на нем изъясняется, Борис Константинович все недвусмысленные акценты в своей речи озвучил по-гречески, дабы Василий Вельяминов ничего не понял. Борис Константинович полагал, что тысяцкий является преданным сторонником Дмитрия, который поручил ему приглядывать за Владимиром. Городецкий князь ничего не знал о спорах и разногласиях, которые случались в последнее время между Дмитрием и Василием Вельяминовым почти по любому поводу.
Владимир тоже по-гречески дал понять Борису Константиновичу, что на московский стол он не претендует и раньше времени хоронить Дмитрия не собирается. Коль худшее все же случится и брат его не вернется живым из Орды, тогда ему, Владимиру, придется блюсти Московское княжество до возмужания старшего из племянников.
– Звучит сие благородно, князь, – с досадливой усмешкой отреагировал на это Борис Константинович. – Однако ты забудешь о благочестии, когда не сыновьям Дмитрия, а тебе самому выпадет на долю спасать от развала Московское княжество.
– Надеюсь, этого не случится, – сказал Владимир, не пожелав продолжать эту беседу с городецким князем.
Владимир дивился тому, что Борис Константинович, внешне такой красивый, одолеваем помыслами о низложении родного брата с нижегородского стола. Владимиру казалось верхом несправедливости то, что люди с красивой внешностью порой творят неприглядные дела, не задумываясь о том, что тем самым они бросают тень на божественную природу красоты.
Ночью, лежа без сна в постели, Владимир думал о прошлом, оно представлялось ему смутным и пустым – мысли его расплывались и таяли в пламени тревожных нахлынувших чувств. Поначалу Владимир не принимал всерьез разговоры Дмитрия о необходимости его поездки к Мамаю, все это звучало как-то вскользь и между делом. Так прошли осень и зима. Весной Евдокия родила Дмитрию второго сына. И почти сразу после этого Дмитрий объявил своим приближенным, что он отправляется на Дон, в ставку Мамая. Владимира Дмитрий поставил блюстителем своего трона и княжества, втайне от всех вручив ему свое письменное завещание на случай худшего исхода.
