Станислав Пономарев - Гроза над Русью
Как-то шел купеческий караван всего из полусотни ладей торговым путем «из варяг в греки». Печенеги напали на него, когда руссы волоком перетаскивали суда в обход самого грозного на Днепре порога — Ненасытницкого. Часть ночи и день до вечера рубилась со степняками сторожа караванная, используя короткие передышки для того, чтобы протолкнуть ладьи к спасительной воде.
Караван прорвался сквозь тьму кочевников, но немало русичей полегло на этом кровавом пути. Упал и Малк-любечанин, сраженный копьем.
Руссы похоронили павших на острове Березани, в устье Днепра, справили по ним печальную тризну. И вырос еще один курган неподалеку от священного дуба, который испокон века был местом жертвоприношений. Отправляясь в поход, руссы подвешивали среди его ветвей лошадиные и бараньи головы, вбивали в ствол кабаньи клыки, окропляли жертвенной кровью. А возвращаясь с добычей, привязывали к ветвям трофеи, и тогда дуб расцвечивался кусками драгоценных тканей, взблескивал разрубленными заморскими шлемами, переломанными вражескими мечами. Ярко полыхал огонь у подножия идола Велесова, звучали удалые русские песни, волхвы получали дары богатые.
Кудесники жили неподалеку — в полуземлянке. Они выгодно сбывали пожертвования и дары боговы печенегам, которые их не только не трогали, но даже защищали от обид со стороны проезжих иноземцев...
После гибели Малка купцы обсчитали вдову: да и не дорого ценилась в те времена, как впрочем и сейчас, жизнь простого человека. В семью пришла нужда. Вдова Малка-любечанина недолго пережила мужа: брат и сестра остались сиротами. Шестнадцатилетний Добрыня по примеру отца занялся пушным промыслом.
Как раз в то время бирючи[79] скликали по Руси охочих людей в дружину князя Святослава. Условия были заманчивыми — двенадцать гривен в год и три четверти воинской добычи. Счастливый меч юного князя обладал силой притягательной, за таким вождем и многие витязи сопредельных стран рады были идти куда угодно. У Добрыни тем более был веский довод взять в руки копье и меч — люто ненавидел он печенегов и готов был разить их при первом удобном случае.
Высокий, богатырского сложения юноша, ловкий и бесстрашный, быстро обратил на себя внимание. Через два года, когда печенеги обложили город Родень, Добрыня принял вызов нахвальщика-степняка и в честной борьбе одолел его.
За подвиг молодого витязя хвалил на вечевом круге сам воевода Искусеви — прославленный в боях сподвижник князей Игоря и Святослава.
А через неделю, когда поспела из Киева великокняжеская дружина, в решающей битве Добрыня, прорубившись сквозь заслон врагов, добрался до самого бек-хана Хадыга. Свирепейший из печенежских властителей был связан и брошен к ногам Святослава.
Судьбу знатного пленника русский князь передал в руки воина, пленившего бек-хана. Хадыг клялся озолотить простого русского ратника. И то, шутка ли — властелин целого союза племен за жизнь свою ничего не пожалел бы и в один миг мог сделать богатым любого.
— Море крови русской пролил ты, князь Хадыг. Кровь отца моего на челе твоем. Полно-тко сиротить жен-матерей да детушек малых. Жив будешь — слезами горючими Русь святая зальется. Так пусть же кровь твоя будет на голове твоей! — сказал Добрыня и вырвал из ножен меч...
Святослав стоял рядом. Великий князь Киевский был поражен мудрым решением молодого воина, хотя многие потом осуждали Добрыню, посмеивались над ним. Более других сокрушался молодой ратник дружины родненской Ждан. Он вздыхал так, будто у него самого умыкнули телегу с золотом:
— Надо же! Дурак дураком, блаженный! Столько злата из рук выпустить! Да яз оы...
— Да ты бы... — прервал Святослав. — Ты бы никогда не стал воеводой!
— А он станет што ли? — криво усмехнулся Ждан.
— А как же? Как пить дать станет, — заверил его великий князь. — Он уже сей часец стал десятским старшой дружины моей.
— Ка-ак?! — разинул рот Ждан.
— А вот этак! — рассмеялся Святослав и тут же поверстал Добрыню в мужи нарочитые под «славу» и одобрительный гул всей дружины.
Ходил Добрыня до этого пешком, а сейчас сел на доброго боевого коня.
— Так вот и бывает: одному Дажбог в голову малую горстку ума положит, а другому пригоршни не пожалеет! — смеялись, вспоминая это гриди.
Сестру, тринадцатилетнюю Малушу, Добрыня оставил на попечение дальних родственников, оплачивая ее содержание частью тех гривен, что получал за ратную службу. Правда, сестра не очень-то и нуждалась в помощи — девушки того времени не были приучены к неге. По зиме одевалась Малуша в меховые порты и полушубок, вставала на широкие лыжи и уходила на месяц-два в леса. Била легкой стрелой белку, промышляла горностаев и соболей. Иногда кленовый лук вздрагивал в сильной руке охотницы и тяжелая стрела настигала сохатого.
Первого медведя девушка завалила, когда ей исполнилось пятнадцать лет. К слову сказать, если бы не Добрыня, оказавшийся рядом, то медвежья охота могла оказаться для нее последней.
Ведала Малуша и целебные травы: мир ее был населен лешими, русалками, водяными, и все растущее на земле обладало в ее понимании живой чувственной плотью — говорило своим языком, любило, ненавидело, страдало, радовалось, умирало и пробуждалось вновь.
В представлении людей Древней Руси человек был творением окружающей среды, частицей единого целого, а не хозяином и творцом, коим он стал считать себя позже...
Стройная чернобровая красавица в шестнадцать лет воспламеняла сердца встречных молодцов, словно искра сухой ковыль. Многие парни в гулянье кружились вокруг нес, но Малуша была строга и неизменно давала отпор особенно навязчивым ухажерам.
Однажды сам воевода Ядрей, будучи на полюдье, облапил Малушу в укромном месте, а вскорости еле приполз домой с выбитыми напрочь передними зубами — тяжелая костяная рукоять медвежьего ножа быстро охладила пыл старого сластолюбца.
Подобная выходка со стороны простой девушки едва ли бы сошла безнаказанно, но брат Малуши к тому времени был в большой чести у Святослава. Ядрей же побаивался скорого на руку великого князя. Да и сама Малуша пообещала злопамятному воеводе, что даже с того света явится отомстить за поругание и будет орудовать при этом не рукоятью, а более убедительной оборотной стороной кинжала.
Как-то великая княгиня объезжала полюдьем подвластные племена. В городе Любече, на вечевой площади, около капища Велесова складывали дань смерды. Тут же творился суд «скорый и правый».
К стольцу, на котором восседала Ольга, подошла девушка в меховой одежде и положила к ногам властительницы богатую дань, во много раз превышающую все другие: две медвежьи шкуры, мех десяти соболей, пяти черно-бурых лисиц и сорока белок.
