От Второй мировой к холодной войне. Немыслимое - Вячеслав Алексеевич Никонов
Как известно, в Англии управляет ныне государством одна партия, партия лейбористов, причем оппозиционные партии лишены права участвовать в правительстве Англии. Это называется у господина Черчилля подлинным демократизмом. В Польше, Румынии, Югославии, Болгарии, Венгрии управляет блок нескольких партий – от четырех до шести партий, причем оппозиции, если она является более или менее лояльной, обеспечено право участия в правительстве.
Господину Черчиллю хотелось бы, чтобы Польшей управляли Соснковский и Андерс, Югославией – Михайлович и Павелич, Румынией – князь Штирбей и Радеску, Венгрией и Австрией – какой-нибудь король из дома Габсбургов и т. п. Господин Черчилль хочет уверить нас, что эти господа из фашистской подворотни могут обеспечить „подлинный демократизм“. Таков „демократизм“ господина Черчилля».
Господин Черчилль бродит около правды, когда он говорит о росте влияния коммунистических партий в Восточной Европе. Следует, однако, заметить, что он не совсем точен. Влияние коммунистических партий выросло не только в Восточной Европе, но почти во всех странах Европы, где раньше господствовал фашизм (Италия, Германия, Венгрия, Болгария, Финляндия) или где имела место немецкая, итальянская или венгерская оккупация (Франция, Бельгия, Голландия, Норвегия, Дания, Польша, Чехословакия, Югославия, Греция, Советский Союз и т. п.)…
Влияние коммунистов выросло потому, что в тяжелые годы господства фашизма в Европе коммунисты оказались надежными, смелыми, самоотверженными борцами против фашистского режима, за свободу народов. Господин Черчилль иногда вспоминает в своих речах о «простых людях из небольших домов», по-барски похлопывая их по плечу и прикидываясь их другом. Но эти люди не такие уж простые, как может показаться на первый взгляд. У них, у «простых людей», есть свои взгляды, своя политика, и они умеют постоять за себя. Это они, миллионы этих «простых людей», забаллотировали в Англии господина Черчилля и его партию, отдав свои голоса лейбористам. Это они, миллионы этих «простых людей», изолировали в Европе реакционеров, сторонников сотрудничества с фашизмом и отдали предпочтение левым демократическим партиям. Это они, миллионы этих «простых людей», испытав коммунистов в огне борьбы и сопротивления фашизму, решили, что коммунисты вполне заслуживают доверия народа. Так выросло влияние коммунистов в Европе. Таков закон исторического развития.
Конечно, господину Черчиллю не нравится такое развитие событий, и он бьет тревогу, апеллируя к силе. Но ему также не нравилось появление советского режима в России после первой мировой войны. Он также бил тогда тревогу и организовал военный поход «14 государств» против России, поставив себе целью повернуть назад колесо истории. Но история оказалась сильнее черчиллевской интервенции, и донкихотские замашки господина Черчилля привели к тому, что он потерпел тогда полное поражение. Я не знаю, удастся ли господину Черчиллю и его друзьям организовать после второй мировой войны новый поход против «Восточной Европы». Но если им это удастся, – что маловероятно, ибо миллионы «простых людей» стоят на страже дела мира, – то можно с уверенностью сказать, что они будут биты так же, как они были биты в прошлом, 26 лет тому назад.
Более того, Сталин воспринял это выступление как оскорбление. Причем не только со стороны Черчилля, но и Соединенных Штатов.
Об этом Сталин почти прямым текстом скажет следующему американскому послу генералу Смиту 4 апреля:
– Если бы в Советском Союзе появился какой-нибудь государственный деятель, который предпринял бы попытку выступить с речью против США, Советское правительство не допустило бы этого, так как оно не заинтересовано в том, чтобы оскорбляли его союзников.
Александр Верт, корреспондент «Санди таймс», вернулся в Москву в самый разгар скандала по поводу Фултонской речи, и «обнаружил, что люди сильно напуганы разговорами о новой войне». Как отмечал Верт, Фултонская речь вызвала непритворное беспокойство в Советском Союзе и стала психологически важным поворотным моментом в развитии холодной войны.
В советской прессе в те дни, заметил Печатнов, «угадывалось настойчивое стремление Сталина вбить клин между двумя потенциальными противниками СССР, играя на американских опасениях насчет „таскания каштанов из огня“ ради коварных англичан. Та же тактика „разведения“ США и Англии просматривалась и в других советских публичных комментариях к Фултону. В них избегалась критика американской политики, подчеркивалось дистанцирование Трумэна, акцентировались длительные традиции российско-американского сотрудничества».
В Вашингтоне уже мало внимания обращали на советскую реакцию на Фултон. Трумэн в мемуарах говорит о ней мимоходом, в контексте переписки по иранскому вопросу. Он утверждал, что официального ответа на его ноту по этому поводу не последовало. «Однако в сообщениях российской прессы подчеркивалось, что Госдепартамент „ошибся“ и в Иране не было никаких перемещений советских войск. Затем Кремль изменил тактику и начал громить Уинстона Черчилля за его речь в Фултоне, штат Миссури, и меня за то, что я ее поддержал. Именно в Вестминстерском колледже в Фултоне Черчилль впервые публично упомянул о „железном занавесе“. Русские прибегли к старой уловке – поднимать пыль, когда не хочешь, чтобы другой парень видел слишком хорошо.
Но наша разведка продолжала сообщать о присутствии российских войск в Иране. Иранцы, продвигаясь в районы, из которых, по словам русских, они вышли, обнаружили, что дороги перекрыты советскими военными частями. Сообщалось о трех крупных русских колоннах, шедших маршем: одна направлялась к столице Тегерану, другая – к турецко-иранской границе. Все указывало на то, что Россия твердо намерена добиться своего и намерена игнорировать как США, так и ООН.
Я обсудил все эти вопросы с министром Бирнсом и адмиралом Леги. Затем я велел Бирнсу послать прямое сообщение премьеру Сталину».
Правительство Ирана с американской подачи в ультимативной форме 18 марта поставило перед Советом Безопасности ООН вопрос о немедленном уходе всех советских войск.
На 25 марта по настоянию американцев были назначены слушания по Ирану в Совете Безопасности ООН. Москва обнаружила себя в этом вопросе в полной дипломатической изоляции. «Мы начали щупать этот вопрос – никто не поддерживает», – вспоминал Молотов. За день до начала слушаний Сталин отдал приказ о немедленном выводе войск из Ирана и попросил Кавама отозвать претензии из ООН.
В начале мая 1946 года эвакуация советских войск была полностью завершена. Сталин 8 мая направит письмо Пишевари, объясняя причины ухода: «В Иране нет теперь глубоко революционного кризиса. В Иране мало рабочих и они плохо организованы. Иранское крестьянство не проявляет пока серьезной активности. Иран не ведет сейчас войны с внешним врагом, которая могла бы ослабить реакционные круги Ирана в виде неудачи в войне… Но мы не могли их оставлять дальше в Иране, главным образом потому, что наличие советских войск в Иране подрывало основы нашей освободительной политики в Европе и Азии».
