Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
– После вас, сударь, – сказал Хорнблауэр.
Ему пришлось топнуть ногой, чтобы невежественный армейский офицер подчинился. Наконец он сам под свист боцманских дудок перелез через борт. Офицеры провожали его, вытянувшись во фрунт и приложив руку к полям шляпы. В носовой части полубаркаса была маленькая каюта, Хорнблауэр с Уичвудом и Херстом ушли туда, Маунд, уорент-офицеры и гусар скромно остались на корме. Рулевой выкрикнул что-то непонятное, матросы развернули люгерный парус, и шлюпка двинулась к ораниенбаумскому берегу.
Со своего места Хорнблауэр видел Брауна на корме – тот сидел в напряженной позе. Все-таки непонятно, зачем ему пистолет. Допустим, он боится, что его арестуют – как недавнего мятежника. Однако даже русские не посмеют тронуть британского офицера в британской форме. Большая пистолетная рукоять, черная. Хорнблауэр внезапно нервно заерзал. Это его пистолет, один из подаренных Барбарой. Рукоять эбенового дерева, ее не спутаешь.
Вор на корабле – это всегда крайне неприятно: подозрительность распространяется мгновенно. Правда, сейчас случай другой, и все равно хорошего мало – ни в предстоящем разбирательстве, ни в том, что Брауна придется наказать. Английский нарезной пистолет с капсюлями, – возможно, в России таких еще не видели; Браун вполне может рассчитывать, что выручит за него двести или триста гиней. И все же при всей неприязни ему трудно было вообразить Брауна мелким воришкой.
Рулевой выкрикнул какой-то новый приказ, и шлюпка легла на другой галс. Рейковый парус приходилось при смене галсов убирать и поднимать снова; Хорнблауэр с профессиональным интересом наблюдал за русскими матросами. Они работали споро и ловко, но чего еще ждать от шлюпки на адмиралтейской службе? «Несравненная» осталась далеко позади, только ее мачты еще виднелись над горизонтом. Близко от шлюпки возник буй и сразу остался за кормой – видимый знак, как быстро она летит.
– Теперь мы идем на зюйд-вест, сэр, – заметил Херст. – Вышли из фарватера.
Он выбрался из тесной каюты и смотрел вперед.
– Земля прямо по курсу, но никакого дворца не видно.
– Я про Петергоф ничего не знаю, – сказал Уичвуд. – Был в Царском Селе и в Зимнем субалтерном при штабе Вильсона[14] перед Тильзитом. Петергоф – одна из малых резиденций; думаю, его выбрали, чтобы Бернадот мог прибыть на встречу прямо по морю.
Бесполезно было обсуждать, к чему приведет сегодняшняя встреча, однако Хорнблауэр лишь с усилием поборол это искушение. Минута уходила за минутой, прежде чем рулевой отдал новый приказ. Парус пошел вниз, шлюпка развернулась, и впереди возникли столбы пристани. Полубаркас пришвартовался у широкой лестницы, ведущей с причала в воду. На сей раз учтивость русского офицера была вполне к месту. Последним в шлюпку, первым из шлюпки, в порядке старшинства – таков флотский этикет. Хорнблауэр, пригнувшись, вышел из каюты, ступил на лестницу и начал подъем, торопливо поправляя на ходу шпагу и треуголку. Как только он достиг последней ступеньки, наверху кто-то выкрикнул приказ. Там выстроился караул из двадцати солдат – гренадеры в меховых киверах и синих мундирах. Они приложили левую руку к груди и взяли на караул – Хорнблауэру, привыкшему к тому, как отдают честь британские морские пехотинцы, движение показалось странным. Однако мундиры и поза выглядели смутно знакомыми. Кого же они ему напоминают? Ах да, конечно! Деревянных солдатиков Ричарда. Кто-то из дипломатических друзей Барбары подарил ему коробку контрабандных немецких солдатиков. Русская армия создана по немецкому образцу, и Петр III ввел немецкие мундиры. Хорнблауэр поднес руку к полям шляпы, отвечая на приветствие офицера, и стоял так, пока не подтянулись остальные. Гусар быстро заговорил с Брауном по-русски.
– Нас ждут кареты, сэр, – перевел Браун.
Хорнблауэр видел их в конце пристани – два открытых четырехместных экипажа, запряженные великолепными лошадьми. Кучера на козлах были в пудреных париках с косичками и в красных ливреях – не того оттенка, как британский военный мундир, а чуть теплее. Лакеи в таком же наряде держали лошадей под уздцы, другие лакеи застыли рядом с дверцами.
– Старшие офицеры поедут в первой карете, – объяснил Браун.
Хорнблауэр, потом Уичвуд и Херст залезли в экипаж. Гусар с виноватой улыбкой забрался следом и сел спиной к лошадям. Дверца захлопнулась. Один лакей вскочил на козлы рядом с кучером, другой – на запятки, и лошади помчали вперед. Дорога вилась через большой парк, поляны сменялись купами деревьев, там и сям фонтаны выбрасывали струи высоко в небо, мраморные наяды склонялись над мраморными бассейнами. Иногда на повороте возникала широкая красивая аллея, мраморная лестница или изящный мраморный павильон, однако у каждого павильона, у каждого фонтана стоял часовой. При виде кареты все они брали на караул.
– Последние три царя были убиты, – заметил Уичвуд. – Только царицы умирают в своей постели. Александр предпочитает не рисковать.
Экипаж снова круто повернул и въехал на широкий, усыпанный гравием двор. Хорнблауэр едва успел разглядеть в дальнем конце длинное здание в стиле рококо, а карета уже остановилась у входа. Часовой взял на караул, лакей в пудреном парике распахнул двери. Гусар по розовой мраморной лестнице провел гостей в просторный вестибюль, где рой слуг тут же бросился к ним, чтобы принять плащи. Хорнблауэр вспомнил сунуть треуголку под мышку, остальные последовали его примеру. Распахнулись следующие двери. За ними гостей встречал сановник в красном мундире (того же имперского оттенка, что кучерские ливреи, насколько можно было различить цвет под золотым шитьем). Он был в пудреном парике и держал в руке церемониальный жезл черного дерева.
– Кочубей, обер-гофмейстер двора, – представился сановник на прекрасном французском. – Коммодор Горнбловер? Лорд Вичвуд?
Они поклонились, Хорнблауэр представил остальных. Обер-гофмейстер скользнул взглядом по их мундирам, убеждаясь, что ничто недостойное царского двора не проникнет дальше этих дверей. Затем он вновь повернулся к Уичвуду и Хорнблауэру:
– Его высокопревосходительство министр флота сочтет за честь, если коммодор Горнбловер уделит ему время для короткой беседы.
– Я