Ахмедхан Абу-Бакар - Тайна рукописного Корана

Саид Хелли-Пенжи не зашел в дом. Он потянул за собой Зейнаб. Она для видимости засопротивлялась, но тут же и подалась. Саид увел ее под лестницу… Девица вся горела от предвкушения чего-то необычного — мужские руки касались ее впервые. Полная нетерпения, она вдруг спросила: «Что ты хочешь?» «Что я хочу?» — призадумался Саид Хелли-Пенжи. На миг ему стало жаль ее. Но только на миг. Такая уж у него натура — с легкостью делать дурное. Девчонка глупа и доверчива, ластится словно кошка, грех не воспользоваться этим. Саид прижал Зейнаб к груди. Стал целовать. Она попыталась высвободиться, но лишь для виду, а губами тоже тянулась к нему. Тянулась и горячо шептала:

— Нельзя ведь до свадьбы! Стыдно…

— Ничего, сыграем и свадьбу. Ты уже мне жена и должна сегодня быть моей.

— Ой, что ты! — забилась у него в руках Зейнаб. — Давай подождем до свадьбы…

— Сегодня или никогда! — Саид, чтобы подзадорить ее, даже отстранился. — Не хочешь сейчас, а завтра меня, может, и вовсе не будет. Убьют или убегу. Ищи тогда себе мужа.

— Нет, нет! Тебя не убьют. Ты нужен мне. Ты останешься. Я… — Щеки у девушки запылали, она робко опустила ресницы.

— Пуля не спрашивает, нужен я тебе или нет. Зато если ты сегодня станешь моей, я уж точно знаю, что останусь тогда живым и вернусь к тебе.

— Но я хоть маме скажу!.. — наивно проговорила Зейнаб.

— Да, да, иди! И отцу заодно скажи, дурища! — зло буркнул Саид.

— Ты не сердись. Ты… Ну хорошо! — с трудом вымолвила Зейнаб.

— Я сейчас отведу тебя в ту комнату, в тавхану. Жди меня там, как совсем стемнеет, приду.

— Но там спит наш гость?..

— Сегодня ему не до сна — завтра на рассвете выступаем в бой. У них с твоим отцом много дел. Поняла?

— Да. Но я боюсь…

— Не бойся, я буду с тобой. — И он потянул ее в тавхану. Усадил там на диван и ласково сказал: — Ты поплачь. Говорят, слезы девушки обернутся ей в радость, когда станет женой.

— Мне не хочется плакать, я сегодня такая счастливая! — Зейнаб прижалась к Саиду.

А он про себя подумал: «Ничего, еще поплачешь!» И собрался уходить.

— Ты скоро придешь?

— Скоро.

— Я буду ждать! А ты любишь меня? Ну ладно, не говори, я знаю… Только почему ты сердитый…

Саид Хелли-Пенжи уже не слушал ее. Он вышел, закрыл дверь, зажал ключ в кулаке и спустился с лестницы. Навстречу ему вывалились хмельные Исмаил и Ибрахим-бей.

— Ну я пошел, хи-хи! — многозначительно хмыкнул Ибрахим-бей, обнимая за плечи Исмаила.

— Эй ты, Саид Хелли-Пенжи! — крикнул Исмаил заплетающимся языком. — Отведи к нему эту стерву, чтоб род ее передох.

— Она уже в тавхане! — ответил Саид. Голос его дрогнул. «Не помешал бы мне этот пьянчуга сотворить задуманное».

— Какой предусмотрительный! — удивился Исмаил. — Молодец! А теперь на коня и проверь все посты! Понял? Потом доложишь мне! — Исмаил широко зевнул и, пошатываясь, направился к себе…

— Уважаемый Исмаил, разреши мне еще кого-нибудь прихватить с собой. Небезопасно одному…

— Возьми любого! — И Исмаил ушел. Ему свят свой очаг, а до горестей других дела нет.

Саид Хелли-Пенжи, предупредительно провожая Ибрахим-бея, шепнул ему:

— Ты огня не зажигай. Она уже там. Со светом хуже. Да действуй посмелее. Будет плакать, рваться, не обращай внимания…

— Не учи меня… Когда ты этим делам обучаться ехал, я с учебы возвращался. Иншаллах! — расхохотался турок, потирая руки в предвкушении удовольствия.

— Тихо ты… Не испугай райскую птичку… — Саид подвел турка к двери, отпер ее, втолкнул к бедной, охваченной трепетным ожиданием Зейнаб и, закрыв дверь на ключ, одним махом сбежал во двор. Вывел двух заранее оседланных лошадей и сходил за Мууминой. Переодетая, она ждала его. Саид помог девушке сесть в седло и, приказав ей не отставать, направил своего коня в сторону выхода к морю. Первый встречный постовой, ничего не заподозрив, пожелал им провести ночь без неприятных приключений и, сказав, чтобы проверили и самые дальние посты, пришпорил коня. Саид тоже рванул.

За ним следовала Муумина. Постовых Саид Хелли-Пенжи боялся меньше всего. Не встретить бы сыновей Абу-Супьяна, уж они-то не дадут ему исполнить задуманное. Раб своих инстинктов, Саид Хелли-Пенжи был способен и на добро и на зло. Все зависело от того, какие порывы двигали его изменчивой душой в ту или иную минуту, с какой силой воздействовали на струны его сердца удары желаний.

Исмаил, не раздеваясь, повалился на тахту и уснул. Встревоженная тем, что куда-то задевалась старшая дочь, которая и за плетень дворовый не часто выходила, жена Исмаила тщетно пыталась растолкать мужа, отправить его на поиски.

А Зейнаб между тем билась в лапах пьяного турка. Она сразу, едва тот подсел и протянул к ней руки, узнала, кто перед ней, и поняла, как жестоко обманул ее человек, которому она доверилась всем своим наивным девичьим сердцем. Зейнаб в ужасе рвалась, кричала, колотила кулачками в дверь, но все напрасно. Ибрахим-бей снова и снова бросал ее на тахту, она билась в его объятиях, как куропатка в когтях коршуна, до крови укусила его за руку, и тогда, озверев, он стал избивать ее. Зейнаб уже выбилась из сил и только жалобно стонала. Ее по-прежнему никто не слышал, а хоть бы и услышал, так едва ли пришел бы на помощь. Ведь все знали, что к турку на ночь должны привести бедную пленницу, вот бы и подумали, что это она кричит…

Зейнаб охрипла, свернулась как котенок и горько плакала. Турок тоже устал. Сердце тяжело ухало, на висках надулись вены, как-никак, а ему уж без малого пятьдесят… Убедившись, что девушка обессилела и сопротивляться, пожалуй, больше не будет, он разделся, подложил под голову подушку, лег рядом с ней, обнял за плечи и затих, выжидая, может, в ней проснется желание. А она вдруг отпрянула, снова вскочила, подбежала к двери и закричала: «Откройте! Мама, спаси меня! Мама!» Но крика не получилось. Зейнаб задохнулась — Ибрахим-бей вскочил, рванул девушку к себе, разодрал на ней платье, отбросил его в сторону, содрал и шаровары, и несчастная Зейнаб, неумело прикрывая наготу, опустилась на пол. Он поднял ее… и стал неистово целовать, потом понес на тахту и уложил, она еще билась у него в руках, но это были ее последние усилия, потом все задавило потное грубое мужское тело, волосатая грудь и руки…

Зейнаб больше не сопротивлялась, она стонала в беспамятстве. А он… огорошенный своей мужской беспомощностью, злой как зверь, юлой вертелся над целомудренным девичьим телом, осыпал жадными сладострастными поцелуями ее налитые нетронутые груди, шею, плечи, пока наконец не откинулся на спину и не забылся тяжелым сном…